Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 2

Когда театр выселили, и труппа оказалась на улицах чумного города, это привело к ее трансформации – уличный репертуар сократился до одного-единственного культового спектакля – пантомимы под названием «Неизбежная утрата». Эта пантомима, в свою очередь, обрела характер неизменного действа, бесконечного дословного повторения, своего рода молитвы или богослужения, ее неизвестному автору было приписано божественное происхождение. Актеры замечали, что каждая постановка сопровождалась рядом поразительных совпадений с реальными событиями. Таким образом экстремальная ситуация вернула театр к его изначальной ритуальной форме и функции, способной оказывать более эффективное влияние на действительность, чем искусство.

Собор

Вид христианского Собора в языческом городе производит странное впечатление. Собор, действительно, не был освящен и никогда не использовался по прямому назначению, в нем не было проведено ни одной службы. Вполне естественно, что церковная богослужебная практика оказалась невостребованной в городе, чьи сакральные традиции связаны либо с доцерковными формами религиозного культа, либо с запрещенными официальной церковью духовными практиками и эзотерическими учениями.

Собор, кадр из игры «Мор»

Возможно, Собор был возведен по указанию власти (недаром правительственный инквизитор водворяется именно в Соборе), или построен отцами города для отвода глаз – как дань приличию, для маскировки истинного положения вещей. Может имелись в виду и более возвышенные цели, но они не были достигнуты.

Во время эпидемии Собор, как и театр, использовался в качестве большого помещения. В начале это был изолятор, то есть безопасная зона, чистая территория, что согласуется с охранительной ролью церкви как освященного пространства. Собор, однако, этой задаче не соответствовал, поэтому Клара, проникнув в Собор, так легко его заразила.

Затем Собор стал ставкой инквизитора и местом последнего суда над городом, что тоже не противоречит функциям церкви, как и слово «инквизитор». Хотя Аглая Лилич не имела отношения к церковному суду, она выбрала местом своего пребывания в городе именно Собор, что, по-видимому, должно было окружить ее аурой непогрешимости, придать ее образу и полномочиям оттенок саркальности. Так или иначе Собор постоянно пытались использовать в присущем ему ключе, но всегда неудачно.

С Собором связан еще один эпизод. Ева Ян, простая и добрая девушка, бывшая куртизанка, возможно, была единственной, любившей этот храм. Она проводила в нем много времени и хотела бы видеть Собор, а не Башню местом постоянного чуда. Кроме того, ей негде было покаяться. Ева решила своей добровольной жертвой освятить Собор, вдохнуть в него душу. Она прыгнула с соборной балюстрады, надеясь, что произойдет чудо – воздух подхватит ее и она взлетит. Этот отчаянный поступок, также, как и инволюция театра, были вызваны желанием усилить сакральную защиту города на краю его гибели.

Уклад. Термитник

Уклад – это изолированное, замкнутое в себе родоплеменное сообщество, живущее по своим внутренним законам. Как бы мы ни пытались проникнуть в его культуру, нам оказываются доступны лишь

обрывочные фрагментарные сведения и впечатления, складывающиеся в условно-единую, далекую от полноты картину.

Термитник, кадр из игры «Мор»

Степняки известны своей враждебностью ко всему чужому, постороннему. Старший Ольгимский, постоянно имеющий дело со степняками, недоброжелательно отзывается о них: «Это дикие и опасные люди. Черви злобны, ненавидят всех, кто не степняк – сразу бросаются и убивают». Бакалавр Данковский не раз испытывал на себе справедливость этих слов.

Принципиальная закрытость Уклада ярко проявляется в ритуале проводов товарного поезда: отправка во внешний мир, за пределы социума оказывается настолько травматичной, что сопровождается плачем как на похоронах. Машинист – своего рода Харон, проводник в неизвестность, которая хуже смерти. Не случайно он глухонемой – в нем погребены тайны Уклада, и он не может стать связующим звеном между городом и миром. Уклад наглухо закрыт, закупорен, отгорожен от всего внешнего, чужого, иного.

Черви и одонги – это настоящие степняки (в отличие от мясников и рабочих, которые трудятся на бойнях и заводах и принадлежат городу). Одонги (или одонхе) приводят из степи быков, владея необходимыми для этого ритуалами. Черви – собиратели трав, пастухи и бродяги, отверженные Уклада. Некоторые говорят о неполноценности этих степных существ, занимающих низшие ступени общественной лестницы, – «они все такие, скотоводы – сырые, недолепленные», «он не вполне человек, он слеплен наполовину из земли, наполовину из костей, замешан на липкой крови, одухотворен густым твирином, как и вся их степная братия» (о машинисте поезда).