Большой горизонт

— А вы говорите «уехать»! — с неожиданной горячностью сказал Баулин. — Как это можно! Здесь же первая пядь нашей земли…

С высоты утеса открывался вид на океанский простор, на соседние острова. Среди туч неуверенно проглянуло солнце. Далекий, далекий путь предстоит пройти ему над морями, над полями и лесами России.

— «Над моей отчизной солнце не заходит, до чего отчизна велика», — продекламировал Баулин, будто угадав мои мысли.

А Маринка легко, словно горная козочка, взобралась на большой замшелый камень и замахала ручонками. Она махала «Дальстрою», похожему на черного жука, медленно ползущего по бескрайней, серо-свинцовой плите.

— Да разве увидит тебя так далеко дядя Алеша? Ты, как царевна на горошине, — пошутил я.

— Увидит! — убежденно сказала Маринка. — Дядя Алеша говорил, что попросит у штурмана бинокль.

Чем же внешне грубоватый старшина 1-й статьи пробудил в девочке такую горячую любовь? Правда, я видел его мельком, не перекинулся с ним и парой слов, и первое впечатление могло быть обманчивым. Снова вспомнилось: «Не забудьте расспросить Баулина о Кирьянове…»

Я решил при случае завести с капитаном 3 ранга этот разговор, но вечером он сам заговорил о Кирьянове.

Стрелки висящих на стене корабельных часов подходили к полуночи. Маринка давно уже спала. Мы напились чаю с привезенным мной лимоном, и Баулин достал из книжного шкафа фотоальбом.

— Поглядите, есть любопытные снимки. Альбом и впрямь оказался интересным: рассматривая его, я как бы заново проделывал путь вдоль Курильской гряды, с юга на север.

Один за другим возникали острова с крутыми берегами самых причудливых, непривычных очертаний. Гранитные колонны и арки и пещеры фантастических форм — следы разрушительных прибоев и ураганов. Непроходимые заросли бамбука, рощи клена и тиса на южных островах, затем цепляющиеся в расселинах кедры-стланцы и низкорослые кустарники, наконец, просто голые скалы, как на острове Н. Огромные «птичьи базары», лежбища котика и тюленя. Фонтаны, выбрасываемые стадом китов, и ворота, сооруженные из ребер кита. Лов сельди гигантскими ставными сетями, новые рыбные и консервные заводы и новые добротные поселки недавних переселенцев с материка…

Особенно заинтересовали меня снимки извержения вулкана: на одном из них — поток расплавленной лавы, на другом — колоссальный «гриб» из дыма и пара над кратером.

Однако самой поразительной оказалась последняя фотография: острая одинокая скала среди вспененных волн, и на ней уцепившийся за выступ человек с ребенком на руках. Я узнал в ребенке Маринку. Держащий ее человек был сфотографирован со спины. По тельняшке можно было определить, что это моряк.

Баулин ушел на кухню и не возвращался уже с полчаса. Мне захотелось узнать подробности происшествия, запечатленного на фотографии, и, прихватив альбом, я тоже направился на кухню. Увиденное заставило меня приостановиться в дверях: капитан 3 ранга развешивал на веревке только что выстиранные детские рубашонки, чулочки, штанишки.

— Простите… Кажется, помешал? — пробормотал я.

— Что вы, что вы! — Баулин нимало не смутился тем, что я застал его за столь не мужским занятием. — Вы меня извините — оставил вас одного. Оля всегда сама стирала Маришино приданое. Ну, и я. Так, знаете, чище… Как фотографии? — увидел он в моих руках альбом.

— Поразительные! — Я показал на последний снимок. — Николай Иванович, когда это снято? Кто это с Маришей?

— Алексей Кирьянов. Тот самый старшина первой статьи Кирьянов, с которым мы распрощались утром. Алексей спас Маришу во время моретрясения.

Мы вернулись в комнату.

Поскрипывали ставни, тревожным гулом напоминал о себе утихший было океан.

— Слышите? — кивнул на окно Баулин. — Разгуливается. Русские землепроходцы называли его не Тихим — Грозным Батюшкой. А заокеанские господа возомнили, будто это их внутреннее море. Не знаю уж чего тут больше — спеси или наглости. Общий океан, а если общий — и жить бы всем в мире.

Мерно, не торопясь отстукивали ход времени корабельные часы над большой, во всю стену картой Тихого океана, и он сам грохотал за окном, на прибрежных рифах — Великий Грозный Батюшка.

Я снова посмотрел на поразившую меня фотографию: острая одинокая скала среди моря, и на ней Алексей Кирьянов с Маринкой на руках.

— Николай Иванович, я слышал, что моретрясение произошло ночью, почему же на снимке день?

— Перед рассветом на берег обрушилась первая волна, а их было несколько. Океан так взбаламутился, что не мог уняться суток двое. Снимок сделан спустя семь часов после начала моретрясения. Это не я снимал, а наш штурман. Не растерялся, успел щелкнуть. К слову сказать, мы каждое чрезвычайное происшествие фотографируем — документ.

— И Кирьянов с Маришей столько времени держался на этой скале?

— На отпрядыше, — поправил капитан 3 ранга. — Мы называем такие одиноко торчащие из воды камни отпрядышами или кекурами — старинное поморское наименование.

— Их нельзя было снять с этого… отпрядыша из-за шторма?

Баулин утвердительно кивнул.