Казалось, в Лондоне все только и делали, что бодрствовали, пили и жаждали удовольствий. Атмосфера в ночных клубах и танцзалах отличалась вызывающей исступленностью, и Рут затянула Мэриен в самую ее гущу. Сама она флиртовала напропалую, но, насколько было известно Мэриен, ни разу не позволила ни одному мужчине даже поцеловать себя. По вечерам она все время говорила о своем муже, больше, чем днем. А Мэриен, ближе к ночи, могла позволить поцеловать себя в затененном углу танцзала или раздвинуть ноги, если кто-то в темном такси гладил ее по коленке. Будь на то возможность, она могла позволить и больше, однако всегда появлялась Рут и со смехом, однако твердо вызволяла ее, загоняя в целомудренную спальню.
Со временем Мэриен привыкла к отключениям электричества и наладилась различать людей, которые, мелькая белыми перчатками или фосфоресцирующими бутоньерками, двигались в темноте наподобие придонных рыб. Ей нравился резкий перепад от уличной черноты к громкому, влажному, искрящемуся, как внутренность жеода, ночному клубу. Здесь упорствовала подземная жизнь. Довоенный мир выгорел, но корни его остались нетронуты, уцелели глубоко в темноте, питаемые алкоголем, табаком и потом.
Как-то в особенно холодную ночь Рут и Мэриен очутились вместе на дежурстве в пожарной охране, и им пришлось спать в будке лутонского аэродрома. В восемь часов, когда уже совсем стемнело и оставалось только спать, Рут, дрожа от холода на койке в шерстяном белье и подкладке сидкота, сказала:
– Мне так холодно, что не заснуть. Как думаешь, сможешь ко мне втиснуться?
– Хорошо, – ответила Мэриен, и Рут приподняла одеяло.
Они лежали спиной к спине, и Мэриен остро чувствовала легкую разницу в ритме дыхания, но, когда она подстроилась к Рут, чувство стало еще более странным, как будто они надували две пары легких. Она также чувствовала мягкие ягодицы Рут на одном уровне со своими, так как Рут, будучи намного ниже, сползла вниз и укрылась одеялом с головой. Мэриен знала, что может сейчас уснуть – она умела спать всегда и везде, – но не была уверена, что хочет.
– Я долго ничего не слышала о брате, – начала она на пробу. – С тех пор как мы сюда приехали.
Рут подтянулась повыше, голова появилась из-под одеяла, и голос прозвучал без заглушки.
– Может, письма где-нибудь застряли. Я вчера получила пачку, некоторые совсем старые.
– Может.
– Одно письмо от Эдди. Его включили в состав экипажа. Вроде ребята нормальные. Его тошнит каждый раз, но никто не выдает, даже когда он решил выбросить свой блевпакет в унитаз, а тот опять подняло ветром и всех забрызгало. Последний тренировочный полет проходил над водой, поэтому он думает, его скоро переправят через океан. – Рут прижалась плечами к Мэриен. – Он пишет, что они все ладят, это, конечно, здорово.
Мэриен плохо представляла себе Эдди, знала только, что он махнул рукой на уроки пилотирования.
– Ты переживала?
– Немного. Эдди часто приводит людей в растерянность. Пойми меня правильно, он потрясающий. Но иногда… Не знаю. – Рут перевернулась, заскрипев пружинами койки. Теперь к спине Мэриен прижались мягкие груди. – Ты теплая. – Подруга просунула руку под локоть Мэриен, и та очутилась прямо у нее перед глазами. На костяшках виднелись красные, набухшие пятна. – У тебя есть такие? Обморожение. Кошмар. На ногах тоже.
– Надо лучше просушивать носки и ботинки. – Мэриен показалось естественным утянуть руку подруги под одеяло и прижать к своей груди, чтобы согреть.
– У тебя так бьется сердце, – через минуту сказала Рут.
– Да нет, вряд ли.
– Нет, бьется. – Голос тягучий, сонный.
Мэриен не ответила. Как-то странно Рут говорила об Эдди. Нечеткая мысль пришла ей в голову: если бы она была Рут, то разобралась бы, в чем тут дело. Рут вытянула бы из Рут все, даже не прилагая видимых усилий. Мэриен поняла, что хочет поскорее заснуть, пока Рут опять не изменила положение, и провалилась в себя.
Наконец пришло письмо от Джейми, датированное сентябрем. Он собрался на флот художником.
Кто бы мог подумать, что такое бывает? Я точно нет, но мне написала об этом Сара Фэи. Сначала я думал в любом случае пойти в армию, но потом все-таки решился на художество. В конце концов, им нужен художник, а я и есть художник. Скоро уезжаю на инструктаж в Сан-Диего, а дальше не знаю. Надеюсь, ты не будешь волноваться, по крайней мере не так, как я волнуюсь за тебя.