Большой круг

Подземные ледяные туннели ведут к отдаленным баракам и иглу. Они находят машинное отделение, кладовку с лыжами, радиоузел. В каморке с ворванью ждет разделки груда выпотрошенных тюленьих туш. Вдоль туннелей ящики со съестными припасами и банки с керосином. В собачьем туннеле при свете лампы Мэриен сначала принимает замороженные испражнения за огромных блестящих коричневых жаб.

Из обилия прекрасно сохранившихся, намертво замороженных продуктов они готовят ветчину с початками кукурузы (урожая 1938 года, как указано на упаковке). Эдди бродит по туннелям, приносит неожиданные сокровища. Находит сигару, затем патефон, ставит Бенни Гудмена и Бинга Кросби. Музыка эхом отскакивает от балок, от голых стен, ото льда, ее слышат плавающие под водой тюлени.

* * *

Небо по-прежнему затянуто. Всякий раз, когда Мэриен вылезает проверить погодные условия, сплошные облака, иногда снег. Было бы лукавством утверждать, что она сильно расстроена. Внизу легко забыть: так не может длиться вечно, им придется сделать еще один рывок. Напоминая об этом, скрипит лед.

Они нашли бочки с бензином и заправили «Пилигрим». Каждый день им приходится освобождать самолет от налипшего снега. Они проверили все шланги, клапаны, прокладки, вроде устранили все возможные протечки, но Мэриен мучают сомнения. И Эдди опять странный. Он чаще нее поднимается наверх, задумчиво бродит вокруг, однако, возвращаясь, деловито хлопочет, наводя порядок в бараках и проверяя припасы.

Антарктида та еще обманщица. При определенном освещении далекие горы оказываются снежными холмиками по плечо на расстоянии пятидесяти футов. А десятки марширующих на них высоких черных людей, вытянувшихся фронтом вдоль невидимого горизонта, превращаются в пятерку пингвинов Адели высотой по колено, разросшихся и размножившихся в результате оптической иллюзии.

* * *

Когда Эдди сообщает, что дальше не полетит, они в кабине «Пилигрима». Небо прояснилось, и они в очередной раз закончили выгребать снег, надутый сквозь щели. Мэриен слушает вполуха, думая, что еще нужно сделать, что еще проверить.

– Дело вот в чем, – почти легко объясняет Эдди. – Даже если я полечу, вряд ли у нас получится, а я не хочу утонуть. Единственное, за что я был благодарен в войну, так это за то, что не утонул.

Погруженная в другие мысли, Мэриен решает, Эдди так странно шутит.

– Что?

– Я остаюсь, – повторяет Эдди.

Не веря своим ушам, теряясь в догадках, она говорит ему, что он, конечно же, не останется. Он нужен ей. У них все получится. Никаких причин считать, что не получится. Они заткнули течь. Они столько пролетели.

– Нет, – спокойно отвечает Эдди. – Не думаю, что получится. С моей точки зрения, риск не оправдан.

– Ты имеешь в виду предчувствие?

– Можно и так назвать.

Все еще надеясь на розыгрыш, шутку, Мэриен спрашивает, почему он тогда, если не летит, в поте лица выгребал из самолета снег, и Эдди, по-прежнему мирно, отвечает, что, наверное, хотел все же попытаться, один.

– Но ты же не думаешь, что у меня получится? – говорит Мэриен. – Ты думаешь, я утону.

– Ты можешь остаться.

– Нет. Ты вообще о чем? Ты намерен торчать тут и ждать корабля, который нас возьмет? Сезон, уже слишком поздно. Нам придется ждать год, да и вообще в этом нет никакого смысла.

– Нет, я не про то. Я знаю, что ты полетишь. Но я не хочу. Я останусь здесь и знаю, что меня ждет.

Она потрясена, она в бешенстве, в ужасе.

– Ты замерзнешь или умрешь с голоду. Или упадешь в расщелину и замерзнешь или умрешь с голоду там.

– Может быть. А может быть, дождусь зимы, в ясную ночь выйду на улицу и лягу под полярным сиянием.

Она кричит, что это безрассудство, что он нарушает свое слово, обрекает ее на смерть. Эдди дает ей прокричаться, а потом объясняет: ему не нравится вся эта ерунда в остальном мире, он ее больше не хочет.

– Ты мне мстишь? – спрашивает Мэриен. – За то, что случилось с Рут?

– Пожалуйста, не оскорбляй меня, – тихо отвечает Эдди.

Она успокаивается, говорит осторожно:

– У тебя будет жизнь, после того как мы долетим. Ты ее найдешь. Антарктида не убавит твоего одиночества.

– Но я здесь не одинок. В том-то и дело. А там для меня жизни нет, – он машет в сторону воды, в сторону земли за ней, на север. – Я никого не хочу. Я пытался. Правда, пытался. Мне не найти дороги.

– Найдешь. Ты штурман.

– Это просто работа. Дело.

Мэриен убеждает, что не может лететь и одновременно прокладывать курс. Не в таких условиях. Без него она не справится.

– Ты этого хочешь? – спрашивает она.

– Чего я хочу, не имеет никакого значения.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы не долетим. Конец один, но я не хочу в воду.

– Мы долетим. Мы обязаны попытаться. Почему нельзя завершить полет, а потом сесть и подумать? Если тебе нужно уединение, можно найти клочок земли и жить припеваючи.

Эдди смотрит на нее с сочувствием:

– «Потом» не будет. Прости, Мэриен, я понимаю, тебе тяжело, но я выбираю свой путь. Ты тоже можешь выбрать. А я хочу знать, как быть здесь одному. Очень хочу.

Это Мэриен понимает, ведь Эдди дарит ей то, чего она вроде бы хотела: летать одной, – но она шипит:

– Никогда не слышала большего эгоиста.