– Детство мое прошло в бараке на Беговой улице. Бабушка Елизавета Федоровна работала на ипподроме уборщицей. Она не прикасалась к алкоголю, маменька тоже спиртное не уважала. Никто у нас в семье не буянил, не курил, не ругался. Отец был тихий, работал преподавателем, защитил кандидатскую. В моем детстве случилось лишь два потрясения. Первое: когда я был совсем мал, просыпаюсь как-то утром и вижу на столе штоф с водкой, пироги. Родители и бабушка – все счастливы. И они пьют из рюмок! Бабулин шкаф открыт, там на полке стоит картина, мама, папа песню поют, протяжную, кланяются. Я не понял, что происходит.
Второй раз потрясение я испытал на юбилее бабули. Она прожила сто два года. В тот день отмечали ее девяностолетие. Я был вполне взрослый, подросток. Мы уже не в бараке жили, родители вступили в жилищный кооператив, купили трехкомнатную квартиру. Я вернулся из школы в приподнятом настроении, знал, что мы пойдем обедать в ресторан, туда были приглашены знакомые. Для простого советского человека такой поход был редкой радостью. А мне предстояло впервые посетить ресторан. Я заглянул в комнату бабушки и ахнул. Она выглядела настоящей королевой. Платье в пол, я таких в жизни не видел, разве что в музее. На шее ожерелье. Стою ошалелый. И тут папа появляется.
– Мама! Вы же не собираетесь так в ресторан идти! Уж снимите с себя Алмазный фонд и наряд по нашим деньгам подберите.
Емельян Федосеевич открыл портфель, вытащил из него футляр и очки, но не надел их, а начал вертеть в руке.
– За год до смерти бабуля, которая не потеряла ни ума, ни памяти, провела со мной беседу. Рассказала, что в год октябрьского переворота она, молодая женщина, родила сына. Когда большевики стали убивать кулаков, дворян Радовых вывез из имения крестьянин Шныркин. Бабуля ему доверила спрятать состояние семьи, с собой она взяла немного драгоценностей, одно платье и сына. Муж ее погиб на фронте во время Первой мировой войны, вскоре после свадьбы. Дворянское происхождение Елизавета Федоровна тщательно скрывала. Мое детское воспоминание, как семья водку пьет, поет песню, кланяется картине, которая стоит в шкафу, – это день смерти Иосифа Сталина. Его бабуля ненавидела. Картина – икона, песня – молитва благодарности Господу за то, что тирана забрал. А в день девяностолетнего юбилея бабуле захотелось родовое украшение примерить, и платье, которое она берегла как память о прошлом. У нее тогда осталось одно ожерелье. Остальное все продали, когда мама моя заболела, хотели спасти ее. Не получилось, но на некоторое время жизнь ее продлили. Матушка умерла, когда я был подростком. А еще вместе с украшением бабуля передала мне потрясающий документ – дневник моего предка и тезки, Емельяна Федосеевича Радова, который он скрупулезно вел каждый день. Елизавета Федоровна попросила написать книгу на его основе. Записи предка, который успешно занялся торговлей, бережно хранила бабушка, она дополняла их своими заметками. Елизавета Федоровна попросила меня подредактировать дневник Емельяна, адаптировать его для современного читателя. Выполнить последний наказ бабули мне удалось не сразу, сначала я закончил исторический факультет, потом защитил кандидатскую, докторскую и только тогда выпустил книгу. Правда, за свой счет и всего тысячу экземпляров. Сделал я еще и электронный вариант, он доступен в интернете каждому бесплатно.
Гость вынул из портфеля томик и положил на стол.
– Вот плод наших совместных усилий: моего предка Емельяна, бабули и вашего покорного слуги.
– Человек по фамилии Шныркин, тот, что спас Елизавету Федоровну и младенца, какова его судьба? – поинтересовалась я.
Глава 20
– Хороший вопрос, – похвалил меня ученый. – Я решил найти Шныркина, вернее, его потомков, рассказать им, что их предок спас мою бабушку и ее сына. Ну согласитесь, приятно узнать что-то достойное о своем родственнике.
Емельян Федосеевич замялся, потом продолжил:
– Вроде красиво звучит: профессор, доктор наук. Люди думают, что я зарабатываю больше олигарха. На самом деле преподавателям вузов платят немного. Достойно содержать семью на зарплату не получается, поэтому я зарабатываю составлением родословных. Модное нынче дело. Опыт поисков чужих предков у меня огромный, поэтому с обнаружением Шныркиных я справился довольно быстро.
Емельян Федосеевич сложил руки на груди.
– Крестьянина, который спас Елизавету с малышом от смерти, звали Никитой Ивановичем. Бабуля записала это в дневнике.
Радов прервал рассказ, взял томик, перелистнул страницы и воскликнул: