Большой, маленький

ЧТО ДАЛЬШЕ - Она пойдет, Клауд? - спросила мама. - Следовало бы появиться не так,- ответила Клауд, больше ей было нечего сказать. Она сидела за дальним концом кухонного стола и дым ее сигареты таял в лучах солнечного света. Мама готовила пирог и энергично работала локтями, растирая сахарную пудру - отнюдь не бессмысленное занятие, хотя ей нравилось называть это именно так. Во всяком случае, она заметила, что при этом ее мысли зачастую были особенно чистыми, а высказывания остроумными. Ее руки выполняли свое дело, а голова была занята мыслями и проблемами, которые выстраивались в стройные ряды и рядом с каждой проблемой стояла надежда. Иногда занимаясь приготовлением, она вспоминала стихи, которые знала раньше или мысленно разговаривала со своим мужем, с детьми, или с умершим отцом, или с не родившимися еще внуками. Суставы ее рук ломило перед изменением погоды и когда она ставила противень с пирогом в пышущую жаром духовку, она могла предсказать приближающееся несчастье. Клауд ничего не ответила, только вздохнула и затянулась дымом сигареты, а потом откашлялась, прикоснувшись к морщинистой шее носовым платком, который изящным движением тут же убрала в складки рукава. - Позже все будет намного яснее,- сказала она и медленно вышла из кухни. Она прошла через залы в свою комнату, надеясь, что сможет подремать, пока обед будет готов. Прежде, чем лечь на широкую, мягкую постель, которую она в течение нескольких лет делила с Генри Клаудом, она посмотрела в сторону возвышавшихся холмов. В небе над холмами начинали собираться белые кучевые облака. Без сомнения, Софи была права. Она лежала и думала: По крайней мере, он пришел это бесспорно. Больше она ничего не могла сказать. Там, где старый каменный забор отделяет зеленый луг от старого пастбища и тянется к краю заросшего лилиями пруда, доктор Дринквотер, одетый в широкополую шляпу, остановился, задыхаясь от ходьбы. Постепенно кровь перестала шуметь у него в ушах и он смог вслушаться в спектакль, который разворачивался у него на глазах: бесконечное щебетание птиц, стрекотание цикад, шуршанье и глухие удары тысячи живых существ. К этой земле прикоснулась рука человека. Дальше, за прудом он мог видеть дремлющую крышу амбара Брауна. Пейзаж не был девственным. Повсюду виднелись следы предприимчивости человека - каменная стена, солнечное пастбище, пруд. Все это было именно то, что доктор мог бы назвать словом "экология". Пока он сидел, глубоко задумавшись на теплом валуне, легкий ветерок дал ему понять, что, возможно, вечером разразится гроза. Как раз в это время в комнате Софи, на широкой, мягкой постели, которая долгие годы принадлежала Дринквотеру и его жене Виолетте Бреймбол, лежали теперь две их правнучки. Длинное платье, которое Дэйли Алис должна была надеть на следующий день, аккуратно висело на двери, а вокруг него были разложены остальные вещи. Стояла полуденная жара, и Софи и ее сестра лежали обнаженными. Софи прикоснулась рукой к слегка вспотевшему плечу сестры и Алис сказала: - Слишком жарко. В следующее мгновение горячие слезы сестры закапали на ее плечо. - Когда-нибудь, очень скоро и ты сделаешь свой выбор, или тебя выберут и ты тоже будешь невестой,- сказала Алис. - Со мной никогда, никогда этого не произойдет,- плакала Софи и больше Алис ничего не могла разобрать, потому что Софи уткнулась лицом в шею сестры и продолжала что-то бормотать. А Софи говорила: - Он никогда не заметит и не поймет, они никогда не дадут ему того, что дали нам; он пойдет не по той дорожке, а когда заметит это, у него не будет выхода. Вот посмотрите, вот посмотрите!

У подножия холма Жила старушка И если она не умерла, То живет там и по сей день.

Летом конца прошлого века Джон Дринквотер, совершая поездку по Англии под предлогом осмотра домов, в сумерках подъехал к воротам из красного кирпича дома чеширского священника. Он сбился с пути, по собственной глупости выронив путеводитель в бурный поток воды у мельницы, где он остановился, чтобы перекусить. Сейчас он был голоден и, несмотря на умиротворенный покой пригорода, чувствовал некоторую тревогу.