Большой, маленький

НЕТ ПРЕДЕЛА ВОЗМОЖНОСТЯМ Ее нашел Дринквотер, съежившуюся на ступеньках лестницы, ведущей из помещения Общества в юридическую контору, располагавшуюся на следующем этаже. Она даже не пошевельнулась, когда он поднимался к ней, только ее глаза изучающе смотрели ему в лицо. Когда он потянулся, чтобы засветить лампу, она тронула его за голень. - Не надо. - Вы больны? - Нет. - Вы чем-то напуганы? Она не ответила. Он сел рядом с ней и взял ее за руку. - Теперь, детка,- отечески сказал он, почувствовав сильное волнение, как будто электрический ток прошел по нему от ее руки,- они больше не обидят тебя, они даже не притронутся к тебе... - Я не подопытный экземпляр,- медленно проговорила она. - Нет. Сколько ей могло быть лет, сколько времени ей приходилось жить так - пятнадцать, шестнадцать? Придвинувшись к ней совсем близко, он заметил, что она тихо плачет; крупные слезы катились из ее огромных, бездонных глаз, дрожали на длинных ресницах и горячими каплями падали на щеки. - Мне его так жаль. Он ненавидит проделывать все это со мной, но ему приходится. Это от того, что мы в безнадежном положении. У нее это вышло так просто, как если бы она сказала "потому что мы не англичане". Она не отпускала его руку, возможно, даже не замечая этого. - Позвольте мне помочь. Это вырвалось у него непроизвольно. Два года напрасной борьбы, которые пролегли между тем вечером, когда он впервые увидел ее на яблоне, и нынешнем вечером, казалось, превратились в пыль и унеслись прочь. Он должен защитить ее; он заберет ее отсюда туда, где она будет в безопасности, туда, где... Они оба не сказали больше ни слова. Он знал, что его устоявшаяся и налаженная в течение сорока лет жизнь, не выдержала натиска внутренней неудовлетворенности и дискомфорта - он чувствовал, как гнется и трещит основа, как отлетают от нее огромные куски, он почти слышал шум, с которым рушилось все здание. Поцелуями он осушал горячие соленые слезы на ее щеках.

ПРОГУЛКА ВОКРУГ ДОМА - Возможно, тебе следовало бы прогуляться вокруг дома,- сказал доктор Дринквотер, обращаясь к Виолетте, когда все двери были заперты и заложены засовами, а доктор Брэймбл уселся в широкое кресло на мраморной веранде. Глициния шлейфом спадала с заостренных кверху колонн веранды и хотя лето только начиналось, ее изумрудно-зеленые листья занавесом закрывали вид с веранды и ему приходилось отодвигать их рукой. Перед ними открывался вид на широкую лужайку с молодыми растениями, летний павильон, в некотором отдалении блестела поверхность озерца, через который был перекинут изящный арочный мост, выполненный в классическом стиле. Доктор Брэймбл наклонился, доставая небольшой томик стихов из кармана. Виолетта прошептала едва слышно свое согласие - как скромно она вела себя. Она оперлась на руку, которую он ей предложил - сильную руку строителя, как она подумала - и они пересекли лужайку, выйдя на дорожку, посыпанную гравием, проходящую между каменными сфинксами. Сфинксы были установлены на небольшом расстоянии друг от друга и выглядели верными стражами. Сфинксы были высечены из камня его итальянскими друзьями-каменщиками, теми самыми, которые, спустя некоторое время, вырезали гирлянды винограда и какие-то непонятные лица по всему фасаду городских домов в квартале, где жил Маус. - Вы можете жить здесь, сколько хотите,- сказал Дринквотер. Он сказал это еще в ресторане у Шерри, куда он пригласил их после того, как лекция так неопределенно закончилась. Он сделал это несколько смущенно, но весьма настойчиво. Он повторял это снова в вестибюле захудалого, сомнительно пахнущего отеля, куда он пришел, чтобы проводить их на станцию. Но сколько времени ей захочется остаться? - Вы очень добры,- ответила она.