Большой погром (СИ)

Наемники увидели, что окружены степняками и попытались перестроиться из походного порядка в боевой, но было поздно. На католиков налетела тысяча тяжелой кавалерии, которая предназначалась как раз для лобовых атак, а с флангов их стиснули конные стрелки. Шансов у противника не было и через пару часов все было кончено. На дороге и в поле рядом с ней тысячи трупов. Молодой овес вытоптан конями. В канавах застывающая кровь. А в небе сотни черных точек, стервятники слетались на поживу. Кое — где еще стонали раненые наемники, и кто-то, обещая за свою жизнь награду, молил о пощаде. Однако половцы не знали местного языка и добивали католиков без всякой жалости, собирали добычу и обыскивали мертвецов.

Опять удача была на моей стороне. А иначе и быть не могло. Я не цеплялся за земли, трофеи и не собирал пленников. Есть цель — уничтожение врага, и я делал все, что от меня требовалось.

Покинув поле боя, орда в очередной раз подошла к Магдебургу и городские власти, видимо, от испуга, выслали парламентеров. Они предложили выкуп, только бы я ушел, и мне стало весело. Взять город у степняков не было никакой возможности, и я подошел к Магдебургу только потому, что от него шла хорошая дорога к Бранибору. В любом случае я должен был двигаться дальше. Но если предлагают откуп, причем не натурой, а серебром и золотом, отказываться нельзя и я милостиво согласился не уничтожать город.

Тем же вечером парламентеры, лучшие люди Магдебурга, привезли в лагерь повозку с бочонками, которые были набиты монетами. Я получил четыреста двадцать килограмм серебра — это больше двух тысяч новгородских гривен, и на следующее утро двинулся на север — восток.

Как бы я поступил на месте Оттона Аскания, который потерял отца и стал герцогом? Наверное, постарался бы встретить степняков на дороге, выбрав удобное для обороны место, или организовал ряд диверсий. Однако он поступил иначе. Оттон оставил Бранибор, от которого после нескольких штурмов мало что осталось, и отошел на восток, к крепости Древиц на реке Нуте. Тем самым он прикрыл находившегося в Кепенике изменника Яксу.

Только раз германские егеря и дружинники Яксы попытались устроить на нас засаду. Но вароги и отряд польских разбойников, который продолжал следовать за мной и постоянно увеличивался в числе за счет бродяг, обнаружили противника раньше. После чего вместе с варягами они окружили противника, перебили германцев и посадили на кол всех предателей из племени шпреван.

Из Бранибора вышел Сивер, который встретил меня, словно родного. Мы обменялись новостями, хорошо поужинали, разговорились и витязь Триглава сказал:

— Знаешь, Вадим, чем больше я воюю, тем чаще ловлю себя на мысли, что война глупое занятие. Деремся, режем врагов и ожесточаем сердце. Понимаю ради чего все это, но смысл ускользает. Пролитая кровь затмевает разум, стержень внутри расшатывается и хочется мира.

— Ты устал, Сивер, — ответил я. — Это обычная усталость, ибо мы люди, и каждый имеет свой предел. Не ради богатства или славы бьемся, а чтобы выжил наш народ и темные силы не смели безнаказанно вершить свои дела. Но ты прав — кровь, в самом деле, корежит нас и ожесточает. По себе сужу. Если раньше рука не поднималась отдать приказ на истребление крестьян или мирных горожан, пусть даже католиков, теперь легко, и я даже не обращаю на это внимания. Переступаю через трупы и не оглядываюсь. Мои степняки недавно под Магдебургом очередное поселение разорили и с пленницами в тюльпан играть стали. А я проехал мимо и не поморщился. Просто потому, что привык.

— Тюльпан? — Сивер усмехнулся. — Что это за игра?

— Тюльпан — цветок с большим бутоном. А игра простая — пленнице завязывают над головой подол платья и бьют, по заднице, по ногам, по голому животу. Она вертится, вопит и плачет, ничего не видит и боится, а воинам смешно. Потом ее насилуют толпой. Если повезет, жизнь оставят. Не повезет, добьют. Хотя, что можно в этом случае назвать везением? Смерть, пожалуй, лучше чем жизнь бесправного раба.

— Жестокие развлечения у твоих воинов.

— Для них они привычные. Вот и чем я лучше того же Альбрехта Медведя, который целые рода истребил, или императора Фридриха? Для германцев и поляков я такой же злодей. Веду орду и никому не даю пощады. Ни женщинам, ни детям, ни старикам.

— Ты наводишь на врагов ужас и выжигаешь вражеские тылы. Иначе нельзя.

— Знаю.

— Наверное, зря я об этом заговорил, — Сивер невесело усмехнулся и махнул рукой. — Забудь, друже! Давай о деле.

— Давай.

— Что дальше? Куда ты направишь половцев?

— Пойду к морю, на соединение с Рагдаем и нашими основными силами. Есть у меня надежда, что вскоре император Фридрих умрет и в его войске начнется разброд. Нужно этим воспользоваться и не упустить шанс разгромить крестоносцев.

— А как же Оттон и Якса?

— Мои степняки не смогут поймать их в лесах и крепости они брать не обучены. А ты продолжишь удерживать Бранибор?

Из моего шатра был виден разрушенный город, и витязь, бросив на него тоскливый взгляд, покачал головой:

— Было бы что удерживать, Вадим. С тобой уйду.

— А Рагдай что?