Большой пожар

— Как твой Васька не расстается с Лешей, так и за мной по пятам ходит Ваня Уткин, связной, — как тень или ревнивая жена. И мне хорошо — тыл прикрыт, и Ваня доволен — впереди все-таки не он, а я: начальник, как известно, лучше всего смотрится со спины. На всякий случай в дыму я время от времени его окликаю: «Ваня, где ты?», а он, будучи в маске, что-нибудь крякает в ответ. Значит, восьмой этаж… Отправляю Суходольского тушить левое крыло, а сам с Говорухиным берусь за правое. Действия незамысловатые: протушиваем часть коридора — вламываемся в комнаты, если есть кто — выводим, нет — идем дальше. План я выстроил такой: добираемся до репетиционного зала, вывожу артистов, оставляю Говорухина на восьмом с одним отделением, а с другим пробиваюсь на девятый, в «Несмеяну», после чего — на десятый. Учти, я говорю только о центральной внутренней лестнице, по двум боковым идут Головин и Баулин, так что коридоры мы проходим навстречу друг другу, будем встречаться и брататься. Подробности нужны? Тогда пиши: пожарный надзор дважды штрафовал Новика за «подпольное» хранение декораций в отгороженной от репетиционного зала каморке, но штрафовал мало, с преступной мягкостью. Нужно было с твоего Новика снять последние штаны! Несколько минут украли эти декорации, черт бы побрал эту рухлядь, там и ценного, как выяснилось, ничего не было, деревяшки да мазня. Наконец добираемся до репетиционного зала, и — нехорошее предчувствие: дверь закрыта неплотно; врываюсь — помещение запрессовано дымом, ничего не видно, но ни о какую мебель не спотыкаюсь — все выгорело. Открываю окна, чуточку разгоняю дым, шарю до углам, пересекаю зал по диагоналям, туда, обратно — никого… И тут второе нехорошее предчувствие: не вижу Вани, не слышу его шагов. Кричу: «Ваня, где ты?» — молчание. Хуже нет — потерять в задымлении напарника, а вдруг у него что-нибудь с КИПом? Начинаю метаться, суечусь, свечу фонарем, и тут сквозь просвеченную дымку вижу, что кто-то стоит, светит мне, рукой помахивает. Обрадованный, спешу навстречу и с силой врубаюсь каской в зеркало, да так, что осколки полетели! Если я с лютого перепугу не заорал: «Мама!», то исключительно потому, что в дыму вытаскивать загубник рекомендуется лишь по уважительной причине. А тут и Ваня объявился. Он, оказывается, хотел было пройти за мной, но увидел, что напротив дверь вспыхнула, стал ее тушить и моих окриков не слышал. Вот твоему Васе, он жаловался, высота снится, крыша, по которой он скользит вниз и никак не может удержаться, а мне — это проклятое зеркало и в нем черное лицо с разинутым в крике ртом. Наваждение!