Большой пожар

Началось с того, что весенним вечером вёз таксист пассажиров, мужа и жену, которые куда-то сильно опаздывали, всю дорогу переругивались и подгоняли водителя, намекая на чаевые. И тут, проезжая пустынным переулком, водитель увидел, что с тротуара пытается встать пожилая женщина. «Гони! — протестовали пассажиры. — Пьяная, наверное!» Но водитель уже остановил машину, вышел, помог женщине встать и довёл её до крыльца. «Что с тобой, мамаша? — Оступилась, сыночек, езжай, спасибо тебе, дождусь кого-нибудь. — А далеко тебе? — Далеко, из гостей я, ты езжай, видишь, волнуются…»

Может, водитель так бы и поступил, если бы не увидел, что лицо женщины исказилось от боли. Ничего не говоря, подхватил её на руки, понёс в машину и стал осторожно устраивать на переднее сиденье. Пассажирам бы выразить своё сочувствие или, на худой конец, смолчать, а они подняли крик; «Не имеешь права! Опаздываем! На подсадку берёшь без разрешения! За длинным рублём гоняешься!»

— Ну, и сволочи, думаю, — рассказывал мне Серёжа, — и носит ведь земля таких. А ну, ору, вылезайте из машины, пока не вышвырнул! — И, улыбаясь, закончил: — Пошумели, но вылезли, портрет-то у меня разбойничий…

А для незнакомого с ним человека Серёжа и в самом деле выглядит страшновато: нос у него перебит, ещё с детства.

Привёз Серёжа тётю Шуру в домик на окраине, помог войти и собрался было уходить, но она уговорила его поставить чай и угоститься на дорогу пирожками. За чаем разговорились, и каждый рассказал за пять минут о своей жизни: тётя Шура о погибшем на войне муже и тогда ещё, в войну, умершей от скарлатины дочке, Серёжа — о безрадостном сиротском детстве, о шофёрской службе в армии и общежитии, где сейчас живёт. Уехал, ночью работы было мало, а под утро спохватился, что не подумал врача к тёте Шуре вызвать, оставил одну в доме, беспомощную. Адреса он не записал, но цепкая шофёрская память привела его к этому дому: позвонил в поликлинику, вызвал врача, поставил чай, накормил…

— И она меня не отпускает, и сам я чурвствую, что уходить не хочу, — рассказывал Серёжа, — Матери-то я не помню…

Ушёл, потом снова проведать пришёл, снова и снова, а потом перевёз из общежития свой чемоданчик и живёт в том домике по сей день, скоро уже семь лет. Так обрела тётя Шура любящего сына, а он — мать. Когда я у них бываю, то отдыхаю душой: нужно видеть, как они заботятся друг о друге, смотрят друг на друга — будто снова боятся затеряться в этом огромном мире. Видела я любящих сыновей, но такого, как Серёжа, — никогда.

А пассажиры, которых он высадил из машины, оказались людьми злопамятными. Через сутки Серёжу вызвал директор таксопарка.

— Брал на подсадку женщину без разрешения пассажиров?

— Брал. Она…

— Пассажиров высадил?

— Да. Они…

— Крыл их, грозился силу применить?

— Да, потому что…

— Зайдёшь после смены, распишешься за строгач. На первый раз лишаю премии, а в следующий…

— А я ему говорю, что не распишусь, если не выслушаете, — рассказывал Серёжа. — Ладно, махнул, давай, только по-быстрому. Ну, выслушал, подумал, вызвал секретаршу: «Приказ насчёт Кудрявцева напечатала? Порви и брось в корзину». И мне: «Работай, Серёга, я этим склочникам сообщу, что меры приняты. Но имей в виду: в следующий раз…» Справедливый человек, правда?

Ни директор, ни Серёжа и думать не думали, что «следующий раз» наступит очень скоро!

Когда они стали жить под одной крышей, Серёжа начал уговаривать тётю Шуру уходить со службы, а она иикак не решалась. Вот женится Серёжа, появится внучек — другое дело, тогда и дня на работе не останется. А на то, что внучеж рано или поздно появится, она очень надеялась: Настя, горничная с 15-го этажа, с которой она познакомила Серёжу, все чаще поглядывала на неё с тревожным любопытством будущей невестки.

В ту пору я и познакомилась с ними; по договору с таксопарком Серёжа был на неделю прикреплён к музею, разъезжал со мной и перевозил экспонаты; слово за слово, мы разговорились, и он рассказал мне всю эту историю. Я не раз забегала к тёте Шуре на 12-й этаж, где она работала в бельевой, радовалась её спокойному счастью, с появлением Насти напрашивалась на свадьбу — и от всей души желала удачи этим славным людям.

Несмотря на свой «разбойничий портрет», Серёжа был тихим и уступчивым парнем — тот случай, когда форма и содержание абсолютно не совпадали: не пил и не загуливал, ни с кем не ссорился, был неизменно приветлив и безотказно работал за сменщика, если тот брал больничный. Меня всегда смешило, что, улыбаясь, он прикрывал лицо ладонью — стеснялся. Такими безотказными трудягами начальство всегда очень дорожит, и поэтому директор парка был ошеломлён, когда на Кудрявцева снова пришла жалоба, даже не жалоба, а вопль души выброшенных из машины пассажиров!

— Да ты же настоящий хулиган! — возмущался директор, обнимая и поздравляя Серёжу. — Я же должен тебя гнать в шею с волчьим билетом!

И снова — из-за тёти Шуры!