Большой пожар

Хуже всего было на 15-м, – продолжал Головин – там люксы и полулюксы, сплошные ковры, мягкая мебель с поролоном и прочее. Температура адова, дымище – ничего не видно, двери дубовые, хорошо пригнанные – это людей в номерах и спасало на первых порах. Работа была обычная, ничем не отличалась от того, что приходилось делать на этажах главного здания, даже, честно скажу, полегче, чего там, особенно если вспомнить шахматный клуб. Но о нем тебе много рассказывали, не буду повторяться, тем более что и на 15-м очень даже было нелегко. Знаю, что у тебя намечена встреча с полковником, он тебе добавит, а про себя скажу, что начиная с этого этажа мне сильно не везло с КИПом. Врываюсь в один номер, на полу женщина хрипит, задыхается. Отдаю ей свой загубник, она хватает его, дышит, а я на выдохе: «Отдай, по очереди будем!» А она дышит и слышать меня не хочет. Мне уже самому дышать нечем, в голове звенит, схватил ее на руки, топаю к лоджии, задыхаюсь, слезы текут… Хорошо, что лоджия близко была, в десяти шагах, там ее ребята с цепочки приняли… И еще с КИПом история… Взломали дверь в другой номер, а там две женщины, обе без сознания; одну боец подхватил, другую я, понесли на лоджию – и вдруг чувствую, что нет доступа кислорода, снова слезы и шарики в глазах, ну, думаю, КИП из строя вышел, не дойду. Тут один боец увидел, что я вырубаюсь, принял из моих рук женщину – и в загубник сразу же пошел кислород! Оказывается, она своим телом дыхательный шланг придавила, но я-то этого не видел… Там еще много всякого было, лучше я тебе расскажу о той, первой, которая мой загубник присвоила. Через несколько дней явилась в УПО, в мой кабинет и спрашивает: «Меня из номера один пожарник вынес, свой противогаз отдал, уж не знаю, как он сам дышал, не можете меня с ним познакомить? Я солистка Московской филармонии, хочу лично поблагодарить». Посмотрел я на нее, чрезвычайно миловидная особа лет тридцати, был бы помоложе и холостой – не отказался бы от заслуженной награды. Повздыхал я про себя, посокрушался и говорю: «Вас, насколько я помню, спас майор Баулин, вот его домашний телефон, звоните, майор сейчас дома». Я-то знаю, что Петя три минуты назад от меня вышел и дома его никак не может быть, но зато дома Ксенечка, самая сердечная и отзывчивая из всех жен. Звонит, трубку, конечно, снимает Ксенечка, а голосок у нее звонкий, слышу каждое слово: «Его нет, а что вы хотели?., Ах, артиска, увидеть и поблагодарить? А совесть у тебя естьза чужими мужьями гоняться? Я тебе так его поблагодарю, что ты…» Петя, у тебя есть что добавить?

– Хорошо, что напомнил, Ваня, – Баулин расплылся в улыбке, – в долгу не останусь!

– Возвратишь как-нибудь, – благодушно сказал Головин. – На этом, однако, мои неприятности с КИПом не закончились. Уже потом, когда 15-й начали тушить, оставил я на нем Баулина и со звеном пошел наверх. На один марш поднялся, чувствую, что задыхаюсь, посмотрел на манометр – почти на нуле, я без кислорода! Бежать вниз перезаряжать КИП – времени жалко, вышиб на лестничной клетке окно, отдышался и бегом к следующему окну, бац по нему – снова отдышался. И так, от окна к окну, добирался до верхних этажей…

5. ПУТЬ НАВЕРХ ПЕРВОЙ ТРОПКИ

Начиная с 13-го этажа цепочек уже стало две: по одну сторону лоджий поднимались Николай Клевцов и Юрий Кожухов, а по другую, отделенную от первой перегородками из стеклоблоков, начали вязать свою цепочку Володя Никулькин и старший сержант Рожков.

Когда порывы ветра усиливались, люди на штурмовках замирали; Кожухов-старший рассказывал, что когда в такие моменты кто-нибудь из окон выбрасывал чемодан или саквояж, все на крыше цепенели: что падает, вещь или человек?

С 14-го этажа и выше лоджии были переполнены.

– Главным образом артисты, – вспоминал Николай. – Вскоре у них гастроли начинались, у одних в филармонии, у других в цирке и в театре, и кое-кто оказался в номерах, репетировали. Большинство успело выйти на лоджии.

– С циркачами было легко, – продолжал Юрий, – не хуже нас по штурмовкам лазали. С одним только толстяком конферансье горя хлебнули, на штурмовку даже смотреть боялся, два бойца специально поднялись его на «кресле» спускать. Деньги еще совал, сукин сын! А вот клоун – помнишь, Коля? – оказался забавный: полез на штурмовку с сумкой через плечо, а там что-то звякает. Я ему: «Брось, равновесие потеряешь!», а он: «Как у тебя язык поворачивается, это же шампанское для вас, для пожарных!» Так и опустился – с сумкой, отец говорил, что на крыше норовил угощать: «Пей, братва, из горла!» Хотя нет, ты его, Коля, не видел, ты в это время у артиста брал интервью.

И мне была рассказана история, о которой я до сих пор звала понаслышке и не очень в нее верила.