Большой правильный оракул-заговорник

Когда мой сын ушел в армию, причем добровольно (он тогда учился в техникуме и мог спокойно жить еще год), я еще не догадывалась, что меня и его ожидает. Это было в 1989 году. Попал в ВДВ в Литву. А тогда как раз начинались акции прибалтов против русских. Я приехала на присягу и готова была украсть его до ее принятия, настолько внутренний голос подавал мне сигнал тревоги. Присяга прошла красиво и торжественно. Нас, родителей, съехавшихся из разных городов (москвичей было всего двое), поводили по казармам, пригласили на первые парашютные прыжки. Я поехала. Это было под Каунасом, в лесу. Просто в лесу стояли несколько домиков, столовая в поле, которую потом солдатики красили в зеленый цвет – должен был приехать Язов (помните такого «вояку»?).

Солдаты ехали своим путем, мы, родители, – своим. Я взяла такси. Литовцы уже тогда относились к нам, русским, неприязненно. У нас с собой гостинцы для детей, руки отрывались от тяжести. Приехали. Показали нам гостевой дом. Ужас! В маленьких комнатках по две железные кровати, застеленные грязными матрацами, и обшарпанный стол. Стульев нет, белья постельного, естественно, тоже нет. А я не знала, что так получится, вообще ехала в никуда. Постелила халат. Пока наши новобранцы делали пробежку и готовились к первому прыжку, я решила пойти на разведку – посмотреть, где они побегут, что вообще тут творится. Пошла пешком вдоль лесной дороги, протопала несколько километров и вошла в какую-то деревушку. Увидела магазин и накупила еще продуктов. Вернулась в учебную часть. Сказали, что вроде прыжки закончились, они где-то в другом месте прыгали, поэтому мы все равно бы не увидели своих мальчишек.

Побежала я на поле. Смотрю, какие-то мальчишки уже приземлились, сворачивают свои парашюты. Увидела кого-то из старших (совершенно не разбираюсь в звездочках), подошла, спросила, какая рота приземлилась. Не моя! А «старшой» говорит: «Девушка, а в какой роте твой пацан?» Отвечаю, что я – мама. Не верит. А я и правда тогда выглядела молодо, меня часто принимали за старшую сестру сына. Маленькая собачка всегда до старости щенок. Так и я. Разговорились. Служил этот старшина в Афганистане. Отнесся ко мне с пониманием, дал кое-какие важные советы. Сказал, что сына можно попросить у командира с ночевкой. Что я потом и сделала. А тут и мой прилетел. Смотрю на него, и сердце кровью обливается! Осунулся, когда-то чистая кожа покрылась прыщами (вода в Прибалтике нашим ребятам не подходит), длинный, худющий. Ужас! Думаю, дура, надо было его украсть, пока не поздно было. Потом приходит мысль, что все равно нашли бы. Куда я его заныкаю?

Отпросила его и повела в свои апартаменты. Начала кормить. Никогда, ни раньше, ни после армии, я не видела такого: Сашка ел помидоры с «попками», пил сгущенку из банки одним глотком, закусывал все это великолепие колбасой прямо с оболочкой.

А потом он просто заснул, а я сидела рядом и тихо смотрела на своего единственного и неповторимого, самого главного человека в жизни.

Как-то смотрела передачу по телевизору – интервью с очень известной женщиной. Совершенно выпало из памяти с кем. Но это не главное. Главное, ее спросили: а какое событие в своей жизни она считает самым значимым в жизни? Видимо, ждали ответа типа «получение Ленинской премии» или еще чего-нибудь в этом же роде. Я в это же время ответила, и у нас получилось голос в голос: «Рождение ребенка!» И это действительно правда. Что может быть главнее этого чуда, когда ты производишь на свет ЧЕЛОВЕКА! Моему сыну 33-й год, а я до мельчайших подробностей помню каждый миг родов, его первый, совершенно осознанный взгляд синих глаз на меня.

Вот сижу я и вспоминаю все это, а внизу, на первом этаже этой «гостиницы», постепенно нарастает шум. Оказывается, «старики» гуляют. А в комнате замка нет, туалет до такой степени загажен, что приходилось на улицу выходить. Я и вышла. И увидела, как по коридору ходят совершенно пьяные вдрызг солдатики, да все больше не русские, с узкими глазами, вроде узбеков. И один такой вломился в нашу комнату. Увидел меня, спящего сына и нагло так начинает приглашать в гости. Я отнекиваюсь, пытаюсь угостить его. Не хочет, а вот меня – хочет. Не буду долго вспоминать эту пакость, я умею находить общий язык практически с любым человеком. И с этим подонком нашла. Даже кипятильник дала. Но твердо сказала, что, если будет приставать к моему сыну, очень об этом пожалеет. Он ушел, Санька так и не проснулся. А лицо я его загородила, чтобы не видел и не запомнил.

Потом было невыносимое прощание, сын плакал, я вообще рыдала. И говорил мне, что права я была, прося его сначала закончить учебу…