Большой приз Монте-Карло

Позволю себе сделать такое сравнение: победитель гонки формулы 1 напоминает актера, играющего в классической драме Корнелиуса или Расини. Но эта игра, будучи ограниченной железным александриновским ошейником, не может позволить допустить ни малейшей ошибки, тогда как актер в свободном театральном жанре может себе это позволить, и если память ему изменит, он всегда может симпровизировать, и публика этого не заметит.

Именно об этом я думал, ожидая момента, когда выйду на трассу.

Я снова облачился в пижаму, чтобы удобней было обедать. Гоночный комбинезон тем временем лежал на постели, ожидая, когда настанет время его одеть.

Часы перед гонкой всегда самые тяжелые. Человек старается сохранять спокойствие, но, боже мой, как же тяжело справляться с нервами, обуздывать свое воображение и стараться не думать ни о чем таком, что возбуждает нервы!

Едва поев, я постарался немного отдохнуть… но тщетно. Как бы я ни хотел сохранять спокойствие, сам же постоянно желал, чтобы кто-нибудь позвонил, пришел поговорить, что-нибудь рассказал мне… чем-нибудь занял меня, помог мне скоротать этот час длиной в вечность.

В конце концов, мне удалось немного собрать свои мысли на своих соперниках. Ведь они были в таком же положении, что и я, - нервничали и находились в напряжении. Обладая репутацией спокойного и хладнокровного гонщика, я представлял себе, как некоторые из них, горящие нетерпением, с завистью говорили: "Ах, как бы я хотел быть таким же спокойным, как Тринтиньян. У него точно нет никаких проблем."

Эта мысль, пусть немного жестокая, мне нравилась. Я удобно расположился в кресле у окна и наблюдал из него за тем, как трасса понемногу приобретала гоночный вид. Главная трибуна напротив финишной прямой, обратной стороной повернутая к морю, начинала заполняться. Мне казалось, что пришедшие заблаговременно зрители являются по-настоящему спокойными и дисциплинированными людьми, не желавшими полагаться на случай. На шеях многих из них висели бинокли.

"Это, наверно, для того, чтобы можно было получше рассмотреть аварию," - сказал я с чувством горечи и сразу же упрекнул себя за это.

Было глупо так обвинять своих зрителей. Ведь это были добрые люди, которые заплатили за то, чтобы увидеть не то, как мы рискуем, но увидеть нас в тот момент, когда нам удастся добиться успеха, который им может только сниться, которого сами они не способны достичь. Таким образом, я сидел в кресле, пытаясь занять себя чем-нибудь, лишь бы отвлечь свои мысли, но каждые пять минут я поглядывал на часы, понимая, насколько верно выражение "убивать время".

Иногда я бросал взгляд на свои талисманы, разложенные на ночном столике: на маленького медвежонка и четки - по существу, два символа моей слабости, потому что я сам постоянно старался побороть суеверия, которые у некоторых автогонщиков перерастают в одержимость.

Я хотел сыграть роль свободомыслящего человека. Но, вопреки этому, я и представить себе не мог, что смог бы стартовать без своего медвежонка, четок в кармане и медальона святого Кристофа на шее. Это означало бы напряженность, обеспокоенность и нервозность во время гонки, что, в конце концов, сказалось бы на пилотировании автомобилем… со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Во всех опасных профессиях - а профессия автогонщика является таковой - вопрос удачи является очень важным.

С медвежонком меня связывали сентиментальные воспоминания, и я считал их достаточной причиной для того, чтобы я так льнул к нему.

Этот медвежонок являлся подарком моей жены. Она подарила мне его при таких драматических обстоятельствах, что он стал для меня символом жизни или, скорее, смерти.

В 1948 году на Гран-при Берна я попал в тяжелейшую в своей жизни аварию. Журналисты тогда даже объявили, что я умер в больнице.

Трасса была очень опасной. Она состояла из широких дуг, которые можно было проходить на большой скорости, что представляло из себя очень большой риск, а на некоторых участках она извивалась под кронами деревьев густого леса. Влетая в лесную чащу на скорости более двухсот километров в час, создавалось впечатление, будто попадаешь в тоннель. На несколько секунд оказываешься в абсолютной темноте, поскольку глаза не могут привыкнуть к такой резкой перемене освещения.

Следующей опасностью при проезде чащи было то, что солнце никогда не заглядывало на дорогу на этом участке, поэтому она постоянно была влажной и скользкой. И, наконец, вдобавок ко всему, поверхность трассы на этих участках была очень плохой. Она изобиловала небольшими бугорками, которые не имели никакого значения, если ехать по ним, словно на туристическом автомобиле, со скоростью 60 км/час, но гоночные автомобили на полной скорости очень опасно подскакивали на них.

Именно здесь, в Берне, примерно десять лет назад разбился Варци, величайший, после Нуволари, итальянский гонщик довоенных лет. Здесь же попал в тяжелейшую аварию величайший немецкий ас Карачиолла, которая положила конец его гоночной карьере.