Большой секс в маленьком городе

Стояла теплая ночь, но, пока я шел за тетей Долорес мимо корпуса реаниматоров (расположенного таким образом, чтобы загораживать домики пансионеров от лязга лопат), меня проняла сильная дрожь. До тех пор я не знал, что такое сильная дрожь, но то леденящее чувство, которое я испытывал, явно не относилось к слабым. Дрожь начиналась где-то прямо во внутренностях и с невыносимым бесстыдством ерзала в моем пищеварительном тракте.

По целеустремленности ее походки было ясно, что тетя Долорес вышла не просто на полночную прогулку, да и ошибиться относительно ее цели тоже было трудно. Она направлялась на кладбище, и вовсе не в переносном смысле. Мне страшно хотелось очутиться где-нибудь в другом месте, подальше от того, чем она собиралась заниматься на кладбище, что бы это ни было, но я не отступал, мечтая, чтобы у меня в животе стало тепло. Но бесполезно.

На кладбище горели факелы, поблескивая сквозь деревья, словно крохотные глазки. Тетя Долорес выступила на открытое место, и с десяток фигур вышли вперед, чтобы приветствовать ее. Они коротко присели, в чем я не сразу распознал преклонение колен, которое это движение и означало. На самом деле на колени никто не встал, поскольку, несмотря на чрезмерные тренировки, или, может быть, как раз из-за них, никто из собравшихся не обладал достаточной для коленопреклонения гибкостью. Все это были жители «Счастливой долины».

Тетя Долорес подошла к невысокому возвышению, подпертому плитой черного мрамора — коллективной надгробной плитой, так как отдельные надгробия для уже неплатежеспособных и неспортивных обитателей этого уголка «Долины» считались экстравагантной безвкусицей. Водрузившись на подмостки, тетя Долорес повернулась и поприветствовала тайное собрание.

— Смерть да будет с вами! — провозгласила она.

— Смерть да будет с тобой! — хором повторили присутствующие.

— Мы снова собрались в этом торжественном месте, — сказала она, — дабы почтить вечные истины.

Последовал неразборчивый, но по тону одобрительный ответ.

— Эти, там, — презрительно сказала она, махнув рукой на служебные помещения, — делают вид, что жизнь полна радости.

Над толпой пронеслось шипение, и я почувствовал приступ тоски.

— Но мы с вами, мы знаем, что жизнь — не веселье. Жизнь состоит из Горестей. В Горести мы рождаемся, в Горести живем, пьем Горесть за Горестью, день за днем, пока не подходим к тому окончательному Горю, единственному, что есть надежного в этой горькой жизни, к этому Горю из Горь, благословенному, которое все объемлет и все заканчивает, Горю, которое мне знакомо после того, как я потеряла своего несчастного мужа, Горю, которое все мы узнаем рано или поздно.

— Смерть да будет с тобой! — нараспев повторила толпа.

— Жизнь полна печалей и невзгод. Как бы мы ни старались, как бы глубоко ни погружались в иллюзию любви, с каким бы рвением ни симулировали удовольствие во всех его видах, Горе, которое мы чувствуем в своих сердцах, — вот истина, полная истина и ничего, кроме истины.

— Смерть да будет с тобой!

— Итак, братья и сестры, будем же свидетельствовать. Кто напомнит нам, что жизнь всего лишь юдоль слез, в которой могуче плавает великая рыба Горе?

Наступило минутное колебание, и потом вперед шагнула бодрая старая карга.

— Говори, сестра, — сказала тетя Долорес. — О каком Горе ты нам поведаешь?

— О моих детях, — сказала старуха.

— Да, ужасное Горе, — сказала тетя Долорес чуть прерывающимся голосом.

— Они взяли любовь, которую я им дала, — продолжала старуха, — взяли заботу, которую я им дала, взяли еду, которую я им дала, взяли образование, которое я им дала, взяли деньги, которые я им дала, подарки и многие услуги; они забрали мою фигуру, они забрали мою свободу, они забрали мои силы, они забрали мою внешность, они забрали мой разум, а потом они забрали дом, предоставив мне, бедной вдове, искать приюта в «Счастливой долине».

— Смерть да будет с тобой!

Старичок кроткого вида с лысой макушкой занял место исповедовавшейся.

— Свидетельствуй, брат.

— Я тридцать четыре года был аварийным комиссаром [12]в страховой компании, — сказал он.

— И о каком Горе ты хочешь нам поведать?

— Я тридцать четыре года был аварийным комиссаром в страховой компании, — повторил он, озадаченный, что тетя Долорес не осознала чудовищности его признания.

Ее непонятливость была понятной. На острове, привыкшем жить без всяких гарантий, плохо понимают, что такое страхование.

— Я занимался страховыми претензиями клиентов — и сводил их на нет. Пока отдел претензий не свели на нет, всунув его в подотдел дополнительных услуг — компьютеры, секция ДЗ/П107, — и соответственно свели на нет и персонал. Я хочу сказать, в самом буквальном смысле. Правда, мне все-таки выдали мой «золотой парашют» [13].

— Настоящее Горе, — согласилась тетя Долорес, хотя в ее голосе прозвучало разочарование. — Если нужна будет помощь с парашютом, подойди потом ко мне. Смерть да будет с тобой!

— Смерть да будет с тобой!