Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером

Это был очень тяжелый момент. В разных городах закрывали отделения еврейской организации, исключали из партии. Единственное место, где этого не было, — была Верхняя Силезия, где секретарем партии работал Герек. Где-то в середине апреля я приехал тогда в Катовицы. Там было последнее совещание моей организации с представителями из Силезии. Неожиданно на совещание пришли два товарища. Один сказал, что явился по поручению т. Герека, второй от горсовета. Сказали: заявляем от имени руководства, что мы всегда считали, считаем и будем считать вашу организацию исключительно полезной в нашей борьбе за социализм в Польше. Если здесь возникнут какие-то затруднения в вашей работе, просим немедленно к нам обращаться. Примем все меры, чтобы не допустить антиеврейских акций под видом борьбы с сионизмом. Это было единственное воеводство, где не было ни в прессе такой кампании, ни против членов партии. Возьмите другого товарища, который сейчас министр культуры — Вроньский. Он руководил самым крупным партийным издательством. Он был одним из немногих, который не позволил изгонять евреев из своего учреждения. Есть такой товарищ, который сейчас является председателем Верховного Совета, с которым я тогда имел встречи, — Яблоньский. Он противостоял проводимым националистическим тенденциям. Несчастье было в том, что делать это не всегда ему удавалось. Возьмите того же т. Отепко. Когда я к нему приходил по очень деликатным делам, в 67-м г. он еще имел силу, возможности не допускать через ЦК произвола, который происходил, к примеру, во Вроцлаве и Лодзи. В 68-м при всем его желании он уже ничего не мог сделать. Хочу подчеркнуть, что руководство партии подхватило тогда линию Мочара, лозунги Гомулки. К несчастью, сил у них было тогда недостаточно, чтобы противостоять давлению. Между прочим, в прошлом году, когда я встретился с т. Отепко, это было до его назначения министров внутренних дел, он уже руководил этим отделом по ЦК. Он сказал:

— Знаете т. Домб, жаль, что вы тогда ушли.

Я говорю:

— Как я мог не уйти. Вы помните, как вы старались помочь, и все не удавалось. Я эту политику, которую представляли Гомулка, Мочар, я ее не мог проводить. А в партии старались, но ничем не могли помочь. Кроме того, годы мои были уже не те, и я ушел тогда.

Я хочу еще и еще раз заявить — является ложью то, что мой уход от работы имеет какое-то отношение к агрессии Израиля. В 67-м г. во время израильской агрессии я уехал на отдых в Болгарию. Когда вернулся, узнал, что еврейское общество должно подготовить декларацию об отношении к событиям на Ближнем Востоке. Я знал, что большинство было за то, чтобы подготовить такую декларацию, но в Минвнутрделе подготовили такие дикие формулировки декларации, что с текстом не могли согласиться. В чем была дикость? Здесь весь народ Израиля сваливали в одну кучу. Там не было ни классового расчленения, не говорилось о правительстве и профашистских элементах. Но там говорилось об объективной фашистской роли израильского государства. Всех валили в одну кучу — и правителей, и рабочих, и компартию. Такую декларацию не захотели подписывать. Когда я приехал, связался с ЦК, и достаточно было одного дня, чтобы подготовить политически грамотную декларацию, которая была принята и опубликована. Имела большое влияние в стране. В декларации, утвержденной ЦК, говорилось об израильской агрессии, о классовом подходе к проблеме, требование о необходимости немедленно отвести израильские войска с оккупированной египетской территории. Только мир и братские отношения с арабскими народами, признание прав палестинского народа поможет установить мир на Ближнем Востоке. Говорилось, что будет несчастьем для Израиля, если он пойдет курсом Бен Гуриона, Голды Меир, Даянов и т. д. Опубликовали это в начале июня.

Кто был в то время минвнудел? — Мочар.

Но у реакции в Польше были свои планы. Для нее агрессия Израиля была только трамплином, чтобы перевести все на другие дела. Прямо говоря, чтобы взять власть. Еврейский вопрос не имел для них самостоятельного значения, рассчитывалось сначала использовать Гомулку, а потом отставить его. Возможно, здесь дело было не в самом Мочаре, но в его окружении — в аковцах, националистах.

Так что отношения у нас с МВД были натянутыми. Я занимался тогда тем, что ездил в ГДР, в Советский Союз. Считал, что лучше заниматься полезным делом — Красным оркестром. Обстановка была чудесная, в ГДР напоминало времена Коминтерна, интернационализма. Чувствовал себя среди своих.