Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером

В конце февраля эта книга выйдет на немецком языке в Гамбурге, война нацистов и неонацистов пойдет! Их тактика какова — кончать историю Красной капеллы на нашем аресте. Все кончилось, один продал другого. Но то, что мы главного добились, было после ареста, что эта борьба была до конца войны, что Главразведупр был на лошади, а они под лошадью. Что этот тип, доставленный в Москву, только здесь узнал, что остались в дураках и нам было все известно еще с февраля 43-го г. Паннвиц сюда приехал, будучи уверен, что неизвестно ничего, считал, что немцы все время держали в своих руках эту игру. Но ведь до конца войны эту игру держала в руках Москва, это тоже победа, это заслуга Красной капеллы.

Вот почему такие люди, как Сюзан Спаак, как Пориоль, Кац, погибали легко, потому что они знали, в чем суть, что это победа, что Москва знает, мы добились своего.

Мы встретились с французом, который знал тюрьму, в которой мы сидели, когда уже шла игра. Тот нам рассказывал, что после моего побега, когда они увидели, что Кац ничего им не раскроет (Кац имел возможность несколько минут говорить с французом), он ему сказал, потом передал нам, в каком состоянии его привезли в тюрьму. Немцы, нацисты будут побеждены, придет время свободы. Сюда придут мои товарищи, передай: меня ждет смерть. Но я с радостью ухожу из жизни. Пусть режут меня на куски, но каждый кусок моего тела будет петь песню радости (торжества), что нам столько удалось в этой борьбе. Прошу только одно: скажи этому товарищу, пусть не забудут о моей семье.

Дети, семья его живы. Когда вышла книга, я получил письма. Дочь в Бельгии, сын и мать во Франции. Мать узнала, что я жив, раньше, она в 58-м году под соответствующим прикрытием приехала с детьми в Варшаву, чтобы показать детям — вот смотрите, самый близкий друг вашего отца. Дело в том, что после моего побега главное было спасти его детей. Они находились в Шато Билерон у Максимовичей под надзором гестапо. Я знал: пройдет неделя или две, и им смерть. Нам удалось немедля их оттуда снять, детей отправить в деревню, а мать до конца войны помогала мне в Париже, работая домашней работницей в Париже.

Теперь, когда встречаешь детей погибших товарищей, уже взрослых, при всей трагедии ощущаешь столько какого-то счастья. Когда я писал в Разведупр, все, что касалось меня, было наплевать. Для нас было важно одно — что сделано, то сделано. Решает одно: пусть не зарастет травой тропа к могилам известных или неизвестных, которые отдали жизнь за нашу свободу. Поэтому то, о чем мы говорим, это не только воспоминания, но это для молодого поколения. Пусть знает, что были такие люди.

ЛЕВ ЗАХАРОВИЧ ДОМБ ТРЕППЕР. Магнитофонная запись. 16.01.1969 г.

Казалось бы, написать книгу о Роте Капелле дело совсем легкое. Характер Роте Капелле известен, масштабы действия известны, результаты, которые получились, тоже известны. Но, если кто-то возьмется за исследовательскую работу Роте Капелле, его ждет колоссальная работа. Почему? Я хочу высказать свое мнение. Я почти уверен, что начиная со второй половины 1941 г. до 1945 г. очень многие считают, что можно основывать свои выводы только на документах. Я вам раньше сказал, что в отношении к некоторым очень важным действиям советской разведки нужны дополнительные исследования. Это касается групп Красной капеллы во Франции, Бельгии, Голландии, всей берлинской группы, а также швейцарской, которая прямого отношения, прямой связи с нашей организацией не имела. Там, у Радо^{37} еще очень много путаницы, неясностей. Его заместитель Фут^{38} перешел к англичанам, который не так давно написал свою книгу. Есть еще одна книга — Пюнтера^{39}, которая вышла в прошлом году в Швейцарии.

Если у нас кто-то захотел бы писать только на основании архивных документов, он полной правды о том, что произошло, не найдет. Это относится и к тем тысячам страниц следственных материалов, находящихся в органах.

(Дальше разговор о следствии после возвращения.)

Когда после многонедельных разговоров следователь, очень хороший и честный человек, принес протокол, там было написано совершенно противоположное тому, что я говорил. Я прочитал и спросил:

— Вы, думаете, что я все это подпишу?

Мы проговорили всю ночь, потом он снова спросил:

— Ну подпишете?

Я рассмеялся.

— Ну и не надо...

Вскоре сказал, что мое дело будут вести другие.

У него получалось так. До момента ареста вел такую и такую работу, был арестован, перешел к немцам, потом спохватился, что-то удалось сделать. Никто ему разрешений не давал. (Действовал сам.) На самом деле все было совершенно иначе.

(Разговор переходит на последний этап работы в Париже.)

Моему побегу из гестапо предшествовали другие очень важные события. Об этом нужно говорить со времени, предшествовавшего моему аресту.