Большой шмон

— А теперь вы меня послушайте, товарищ генерал! Во-первых, не смейте мне тыкать! Я врач и исполняю свой врачебный долг — я, в отличие от вашего Игнатова, или как его там, не нахожусь в федеральном розыске, я не преступница и не подозреваемая! Если этот Игнатов — опасный преступник и головорез, а я его соучастница, так арестуйте меня по всей законной форме! Все, что случилось позавчера, я изложила в своем заявлении участковому: у меня украли ключи в магазине. А может быть, их вытащили у меня из сумочки и в госпитале. Я не знаю. Одно вам заявляю определенно: тот, кто это сделал, забрался ко мне в квартиру, наверное, с целью ограбления. Там его, к счастью, и застиг отряд вашего ОМОНа. Точка! Ищите Игнатова и предъявляйте ему любые обвинения. Я тут ни при чем! И больше попрошу меня руками не трогать и не оскорблять! Если не хотите неприятностей, — неожиданно для себя закончила свою гневную речь Людмила Сергеевна.

Генерал Урусов несколько опешил от отчаянного отпора, который оказала ему эта хрупкая блондинка в белом халате. Ее горящие карие глаза смотрели на него бесстрашно и негодующе. Он давно привык к тому, что расшитые генеральские звезды на погонах и красные лампасы вкупе с его властными манерами и наглым тоном имеют магическую власть над собеседниками: одни начинали заискивать и лебезить, другие несли какую-то бессвязную околесицу, третьи и вовсе теряли дар речи, даже у гоношистых урок в присутствии генерала Урусова выветривалась вся их спесь… А эта дамочка вела себя не по правилам, вызывающе независимо и бесстрашно, и тем еще больше задела самолюбие Евгения Николаевича.

— Значит, вы говорите, что в вашу квартиру проник обычный квартирный вор, — вполголоса, с расстановкой, произнес Урусов, медленно наступая на Людмилу Сергеевну. — Ну что ж, допустим. Мы это проверим. И будьте покойны, уважаемая, все внимательно изучим. Но учтите: теперь я с вас глаз не спущу! Берегитесь, милейшая Людмила Сергеевна, если я замечу, что гражданин Игнатов или его люди будут иметь хоть какой-либо контакт с вами или с вашей матушкой в Нахабино! Вам придется отвечать на очень многие вопросы. И я вам не позавидую…

* * *

— Представляешь! Ему даже про Нахабино все известно! — закончив свой рассказ, упавшим голосом произнесла Людмила и, вся дрожа, как испуганная птица, прижалась к Варягу.

При мысли о том, что эта отчаянно-отважная женщина может стать очередной невольной жертвой его жестокой и беспощадной войны, у Варяга сжалось сердце.

Владислав крепко обнял Людмилу. Мягкий теплый свитер, облегавший женское тело, рельефно очерчивал соблазнительные выпуклости и впадины… Он провел рукой по изгибу ее спины, потом рука проникла под пушистую ткань. Люда прикрыла глаза, слегка улыбнулась и, порывисто обняв руками его шею, прошептала:

— Милый, за эти две недели я так соскучилась! Но я что-то не вижу здесь подходящей кровати?

— Это не беда, — шепнул ей в ответ Варяг. — Давай-ка заберемся на печку, там тепло и сухо… — И он подхватил Людмилу на руки.

— Представляешь, Владик, я никогда еще не занималась любовью на деревенской печке! — улыбнувшись, заметила Людмила, оказавшись на теплых, просторных полатях.

Они лежали на стареньких одеялах, многократно прогретых жаром от печки. Варяг осторожно целовал ее в лоб. брови, губы, щеки. А потом, уже забывшись, стал мощно вторгаться в ее горячие недра. Она ненасытно хотела его, отдаваясь ему без остатка. Все, что Владислав делал с ней, вызывало у нее бурю эмоций и восторга.

Сначала он входил в нее плавно и не спеша, и она тихо постанывала, а когда он ускорил темп движений, ее стоны переросли в дикий первобытный крик счастья. Она кричала, впиваясь ногтями в его спину. Низкий потолок не позволял Варягу привычно привстать на руках, и он навалился на нее всем своим весом, ощущая ее упругие груди, отвердевшие соски, отчего наслаждение было еще острее. Владислава охватило ни с чем не сравнимое чувство страсти, а потом волна болезненного блаженства подступила к низу живота, забурлила водоворотом и вдруг устремилась в узкий проток, исторглась сладостным взрывом. От нестерпимой сладости он заскрипел зубами, а Людмила продолжала издавать по-кошачьи пронзительный, тонкий, прерывающийся крик, который длился и длился, пока она, забыв обо всем, царапала ему кожу на спине…

Потом они еще долго в изнеможении лежали друг подле друга, прикрывшись теплым, слегка влажным от пота одеялом, и, молча лаская друг друга, глядели в нависающий над ними дощатый потолок.

Владислав думал о Людмиле, об этой отважной и удивительной женщине. Мысли его уносились далеко-далеко от этой уютной лесной сторожки, в таежную глушь Северного Урала, где когда-то был другой дом и была другая женщина, которая Также выхаживала его после лютой болезни и спасла ему жизнь. Вот только он ее спасти не сумел… Лену, племянницу Потапа, убили вертухаи Беспалого. Не смог тогда Варяг уберечь любимую…

Но это не должно повториться. Он повернулся к Люде. Она лежала на боку, подложив ладошку под щеку и закрыв глаза.