Большой театр. Культура и политика. Новая история

Примером политической схватки в этой области на площадке Большого стало нашумевшее противостояние между властями, с одной стороны, и Вишневской с Ростроповичем, оказавшимися участниками событий в “деле Солженицына”, – с другой.

Всё началось в сентябре 1969 года, когда на даче Вишневской и Ростроповича в подмосковной Жуковке поселился Александр Солженицын. В это время он был, вероятно, самым одиозно знаменитым советским писателем. Его всесоюзная и мировая слава началась с появления в 1962 году в журнале “Новый мир” повести “Один день Ивана Денисовича”. Это было первое опубликованное в советской печати произведение о сталинских концлагерях. Произошло это с санкции Хрущева.

Мне было тогда восемнадцать лет, и я хорошо помню, каким потрясением это стало для читающей публики. Все поняли, что на литературную сцену вышел не только смелый человек, но и великий писатель. Вишневская и Ростропович тоже принадлежали к когорте горячих поклонников таланта Солженицына.

В 1964 году Ростропович был удостоен Ленинской премии. В том же году на Ленинскую премию выдвинули и Солженицына, но он не получил ее – из-за изменения идеологического климата в стране. Для писателя это стало концом официального одобрения его творчества.

С 1965 года, когда КГБ конфисковало рукопись романа Солженицына “В круге первом” и узнало о его работе над новым большим произведением о сталинских лагерях, партийное руководство начало рассматривать Солженицына как скрытого антисоветчика и потенциального врага. Солженицын попал под плотный “колпак” КГБ. Донесения о настроении Солженицына и о его писательских замыслах регулярно поступали в Политбюро. Кольцо вокруг Солженицына медленно, но неумолимо сжималось.

В этой атмосфере поступившее со стороны Вишневской и Ростроповича предложение поселить опального писателя у себя на даче было смелым, даже вызывающим шагом. Оба музыканта были людьми независимыми и острыми на язык, многое в советском образе жизни их не устраивало, но в явных диссидентах они до сих пор не числились.

Как утверждала позднее Вишневская, в тот момент они не очень-то задумывались о том, во что может вылиться появление у них в доме столь нелюбезной для советской власти фигуры: “Мы предоставили кров не писателю – борцу за свободу, и не во имя спасения России – мы были далеки от этого, – а просто человеку с тяжелой судьбой, считая помощь ближнему не геройством, а нормальным человеческим поступком”[514].

Поначалу власти были достаточно осторожны в своих отношениях со звездной парой. Вишневская часто и с успехом выступала в сольных концертах, с Ростроповичем в качестве своего аккомпаниатора-пианиста. Уезжала она с ним на гастроли и в Америку. Но в 1969 году парторганизация Большого отказала Вишневской (под тем предлогом, что певица не посещает политзанятий театра) в положительной характеристике, которая нужна была для выезда на концерты в США.

Вишневская немедленно позвонила Ростроповичу, уже находившемуся в Нью-Йорке. А тот связался с советским послом в Вашингтоне Анатолием Добрыниным, который тут же сообщил об этом в Москву. Вишневская ехидно заметила: “…Когда звонит из Америки советский посол – дело нешуточное”. Напуганная Фурцева без промедления пригласила к себе Вишневскую. В кабинете у министра уже сидели секретарь парторганизации Большого и директор Чулаки, на которых Фурцева кричала: “Какие такие политзанятия?! Кто посмел издеваться над Народной артисткой Советского Союза?! Это вам не тридцать седьмой год! Чему нас учит партия?! Там в Нью-Йорке Слава нервничает!”

Но после этой полной капитуляции министра культуры Вишневскую препроводили в находившееся напротив здание ЦК КПСС, где с ней попытались поговорить построже: “Если будете так себя вести, мы создадим новую Вишневскую и нового Ростроповича, а вас прижмем”.

Ответ Вишневской был примечательным: “Прижимать меня нужно было пятнадцать лет назад, вы опоздали”. Согласно мемуарам Вишневской, партийный чиновник “пилюлю проглотил и удержался от дальнейшей дискуссии на столь опасную тему – видно, зная мои высокие правительственные связи…”[515]

Ситуация значительно осложнялась благодаря одному чрезвычайно важному обстоятельству. В конце 1967 года Ростропович стал приглашенным дирижером Большого театра. Вишневская вспоминает, что она сопротивлялась как могла: плакала, скандалила и чуть не проклинала своего обожаемого мужа. Ей совсем не хотелось объединять в одно свой театр и свою семью.

Но Ростропович в своих поступках был подобен урагану: если уж он налетал, то сокрушал всё на своем пути. Великому виолончелисту давно хотелось заняться дирижированием. Он любил повторять: “Я не просто играю фразу – я ее пою, дирижирую”. Став мужем Вишневской, Ростропович зачастил в Большой театр – не только на премьеры, но и на рядовые спектакли и на репетиции.