Большой театр. Культура и политика. Новая история

Щёлоков считался другом Брежнева, и тот прочел его послание со вниманием. Он особо подчеркнул понравившуюся ему фразу о необходимости “душить врагов в объятиях”. Но совету своего министра всё же не последовал. Вместо этого Брежнев прислушался к мнению своего ближайшего советника по Политбюро – председателя КГБ Юрия Андропова, который настойчиво доказывал, что Солженицын превращается в лидера антисоветской оппозиции.

Андроповская ненависть к Солженицыну распространилась и на Ростроповича с Вишневской. Андропов настаивал, что Солженицына необходимо выслать из Советского Союза. Брежнев колебался, но в конце концов дал на это согласие, и в феврале 1974 года писателя выдворили из страны. Это резко изменило положение Ростроповича с Вишневской, которых Андропов зачислил в пособники Солженицына.

Андропов был коммунистом-фанатом. Он ценил и уважал Брежнева за то, что тот восстановил – после сумбурных хрущевских лет – стабильность власти, а главное – добился военного паритета с Америкой. Андропов также был уверен, что страна находится в состоянии идеологической войны с Западом, в первую очередь с США. Солженицына и других инакомыслящих, вроде Ростроповича и Вишневской, он считал агентами западного влияния и опаснейшими врагами.

Как мы теперь знаем, высшее советское руководство даже при Сталине не являлось абсолютно монолитным. При Брежневе в верхах также шла борьба разных ведомств и их амбициозных руководителей за сферы влияния. КГБ (Андропов), Министерство внутренних дел (Щёлоков), Министерство иностранных дел (Громыко) – у всех этих мощных структур были свои кровные интересы, которые иногда перекрещивались, а иногда сталкивались.

Верховным арбитром (как и в сталинские времена) оставался генсек. Брежнев, вопреки распространенным легендам о его недалекости, пользовался своей властью очень умело, будучи великим мастером политических компромиссов. Он поощрял соперничество фракций вокруг себя, прислушиваясь то к одной, то к другой стороне. Так случилось и с делом Ростроповича и Вишневской. В какой-то момент они оказались пешками в крупной политической игре. А сценой для этой игры стал Большой, как к тому и обязывало его положение главного имперского театра страны.

Ростропович и Вишневская имели основания чувствовать себя персонами грата. Вишневская стала Народной артисткой СССР, а в 1971 году была удостоена ордена Ленина. Ростропович был одним из первых лауреатов Ленинской премии, он много и успешно играл на Западе.

Советские гастролеры были вынуждены свои валютные заработки сдавать государству, оставляя себе лишь малую их часть. Опубликованные сравнительно недавно секретные документы подтверждают то, о чем многие догадывались еще в советские времена: эта валюта использовалась, в частности, для финансовой поддержки западных компартий. Ростроповичу, разумеется, это было известно, и он не без основания считал, что ущемлять его не решатся.

Чтобы защитить Солженицына и себя, звездная супружеская пара мастерски использовала свои “высокие правительственные связи” и осведомленность о фракционной борьбе “наверху”. Но в итоге КГБ победило. Ростроповичу пришлось покинуть Большой театр: ему запретили дирижировать двумя спектаклями, которые он там вел (“Евгением Онегиным” и “Войной и миром”), начали сворачивать его гастрольные поездки – сначала на Западе, а потом и внутри страны.

Тем не менее Ростропович и Вишневская, хотя власти и начали их серьезно прижимать, в тот момент всё еще не думали о том, чтобы вслед за Солженицыным покинуть Советский Союз. Решающим толчком в этом направлении стал печально известный эпизод с записью “Тоски” Пуччини, которую Ростропович затеял по настоянию Вишневской. Та узнала, что на всесоюзной фирме “Мелодия” силами Большого театра начата такая запись, причем Тоску поет Тамара Милашкина, дирижирует Марк Эрмлер.

Вишневская ценила их весьма невысоко, по праву считая себя примадонной театра. Она возмутилась, что ее коронная роль демонстративно отдана сопернице. Через симпатизировавшего ей Петра Демичева, курировавшего культуру в ЦК КПСС, ей удалось добиться указания о параллельной записи “Тоски” на той же “Мелодии” и опять-таки с участием певцов и оркестра Большого, но уже с Тоской – Вишневской и Ростроповичем в качестве дирижера.

Такого в истории Большого театра еще не бывало. Оперная труппа внезапно как бы раскололась на два противоборствующих лагеря, причем очевидным образом шансы на международный успех записи были неизмеримо выше у команды Вишневской – Ростроповича.

Вишневская хотела показать своим врагам, что по-прежнему является хозяйкой в театре. Запись началась, и на всеобщем энтузиазме участников, включая и дирекцию фирмы, был записан почти весь первый акт. Позднее Вишневская вспоминала: “Конечно, возвращение Ростроповича к оркестру Большого театра рассматривалось всеми как его полная реабилитация, да, вероятно, так бы и случилось. Но… человек предполагает, а Бог располагает”[519].