Большой террор. Книга II

Эта странная разница может быть объяснена следующим образом. В ранний период власти Сталина он не мог еще просто назначать в Политбюро скороспелых выдвиженцев по собственному выбору. Он еще должен был ориентироваться на тех, кто достиг высоких постов в какой-то степени благодаря своей репутации; на тех, кто был достаточно хорошо известен в руководящих кругах партии; чья партийная биография была достаточно внушительна; чье присутствие в Политбюро не выглядело нелепым для органа, в котором еще заседали знаменитые и почтенные представители оппозиции.

То были люди, пусть несравнимые с Троцким или Бухариным, но все же создававшие впечатление преемственности на фоне ленинских руководящих кадров. Кое-кто из них превратился в ревностных сторонников террора — например, Каганович. Другие — типа, скажем, Молотова — могли в чем-то про себя сомневаться, но практически оставались правоверными соучастниками сталинщины — из страха или по другим мотивам. Менее восторженные исполнители сталинской воли — вроде Калинина — оставались удобными Сталину показными фигурами. Когда приходилось отделываться от людей такого плана (Киров, Орджоникидзе), Сталин был склонен пользоваться кружными, скрытыми методами. Но уже работники калибра Эйхе или Постышева имели не на много больше партийного престижа, чем другие члены ЦК; избавляться от таких Сталину было нетрудно — и он избавлялся, когда кто-нибудь из них впадал в немилость.

Новое руководство, сталинцы с головы до пят, постаралось превратить XVIII съезд партии в праздник и триумф. Самые страшные проводники террора теперь отмежевывались от Ежова и ежовщины и выражали свое глубокое сожаление по поводу эксцессов недавнего периода.

Например, Шкирятов в своей речи на съезде подробно рассказал о некоем человеке из Архангельска, которого незаконно сняли с работы, арестовали, а затем освободили и восстановили в должности лишь после того, как он обратился в ЦК. Соответствующим образом выступал и Жданов. Он сообщил о клеветнике, написавшем сто сорок два ложных доноса, перечислил несколько случаев, когда люди были исключены из партии. В числе других Жданов изложил эпизод, происшедший в Тамбовской области: там исключение из партии и незаконный арест человека привели к исключению из партии его жены и еще семи человек. Кроме того, добавил Жданов, еще двадцать восемь молодых людей были исключены из комсомола, а десять беспартийных учителей лишились работы. Приближенный Хрущева Сердюк с негодованием говорил о том, что в декабре 1938 года на очень многих работников киевского партаппарата были поданы доносы как на врагов народа. Расследование показало, что все доносы были подписаны фальшивым именем и написаны одной рукой заведующего культотделом одного из райкомов партии. Сердюк рассказал также об одной киевской учительнице, которая в 1936-37 годах оклеветала большое число невинных людей. По словам Сердюка, эта учительница шантажом и угрозами вымогала деньги и путевки на курорты — всего она получила пять тысяч рублей и трижды отдыхала в санаториях. Под возмущенные возгласы делегатов Сердюк пояснил, что эта женщина писала свои доносы под диктовку врагов народа, ныне разоблаченных, и что она осуждена на пять лет лишения свободы.

Итоги подвел сам Сталин: он объявил в своем докладе, что «нельзя сказать, что чистка была проведена без серьезных ошибок. К сожалению, ошибок оказалось больше, чем можно было предположить. Несомненно, что нам не придется больше пользоваться методом массовой чистки. Но чистка 1933-36 гг. была все же неизбежна, и она в основном дала положительные результаты».[927]

Сталинская датировка чистки 1933-36 годами может показаться непосвященному несколько странной. Но дело в том, что в те годы исключения из партии проводились и одобрялись публично, а позже чистка партии и террор против населения не сопровождались никакилли формальностями, и потому на съезде о них можно было и не говорить.

Казни видных членов партии между тем продолжались. Одна из них произошла даже во время съезда — 14 марта 1939 года был расстрелян Яковлев. В последующие годы Сталин и Берия доделали большую часть того, что Ежов начал и не окончил.

К июлю 1939 года была, наконец, получена санкция прокурора на арест Эйхе, и этот арест в какой-то степени узаконен, 25 октября 1939 года Эйхе были предъявлены обвинения. Он написал Сталину, протестуя против обвинений и настаивая на своей невиновности. В недавнем прошлом Эйхе сам преследовал троцкистов в Западной Сибири — теперь он полагал, что частично это могло быть местью ему за сибирские «заслуги». Эйхе писал: «Я не смог вынести тех пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев, особенно первый из них — он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили и, используя это знание, причинял при допросах страшную боль».