Большой террор. Книга II

Простейший, но ясный ответ на этот вопрос состоит безусловно в следующем: «уничтожить и дезорганизовать все возможные источники оппозиции, противящиеся захвату Сталиным абсолютной власти». Но специфическая форма деспотизма, в жертву которой Сталин принес и партию, и всю нацию, присуща системе, созданной им в результате победы. Ибо после этой победы страна была расшатана, и в этом состоянии ей пришлось столкнуться с непредвиденными обстоятельствами на международной арене. Война с Финляндией в 1939-40 годах, затем с Германией в 1941–1945, разруха и восстановление разрушенного вылились в отчаянную борьбу за существование. И только к 1947-48 году сталинское государство стабилизировалось политически и организационно.

К этому времени были достигнуты две главных цели. Огромное число враждебных и потенциально враждебных элементов было уничтожено или сослано в лагеря, а остальное население смолкло и подчинилось. Совершенно видоизменилась и сама коммунистическая партия.

Эта политическая трансформация несколько затушевана тем, что организационные формы остались неизменными. В период с 1934 по 1939 годы облик партии коренным образом изменился: все, кто противился политике Сталина, были уже к этому времени удалены из руководящих органов. В ходе репрессий были уничтожены и сами сталинцы, за исключением небольшого отряда ближайших приверженцев. Перерождение партии станет очевидным, если сравнить состав делегатов XVII и XVIII съездов. Менее двух процентов рядовых делегатов 1934 года осталось на своих местах в 1939 году.

До этого руководство стремилось сохранить все политические права в руках ядра партии, ограниченного круга старых большевиков. Уничтожив это ядро, Сталин в каком-то смысле «открыл вакансии» в руководящей верхушке, на которые могли претендовать способные новички. Для этого им, правда, требовались способности особого рода… Но любому выдвиженцу, независимо от происхождения и партийного стажа, было обеспечено тепленькое местечко, если он мог проявить необходимые качества — пресмыкательство и безжалостность. Теоретическая основа партии, составленной из сталинских кадров, осталась той же. Эта старая основа состояла в марксистской «справедливости». Как заметил Гитлер, «всякая насильственная власть, не опирающаяся на твердую духовную основу, обречена на колебания и неустойчивость. Ей недостает постоянства, которое может покоиться только на фанатической преданности определенному мировоззрению».[941]

Один из очевидцев, сам павший жертвой репрессий, показывает, как рассуждали наиболее правоверные сталинцы. Говоря о бывшем работнике НКВД, который был известен беспощадностью при исполнении служебных обязанностей, но совершенно размяк и притих, попав в тюрьму, он пишет:

«Что бы сказал Прыгов, если бы ему пришлось защищаться на суде? Я думаю, что он стал бы ссылаться не на приказы свыше, а на учение Маркса-Ленина, как он его понимал. Прыгов был предан и исполнителен, как эсэсовец. Но его вера основывалась на убеждении, что она отвечает требованиям разума и совести. Он был совершенно убежден, что это не слепая вера, что в ее основе лежат наука и логика. Он был жесток, потому что этого требовала генеральная линия. Генеральная линия, покуда она соответствовала принципам марксизма, была для него альфой и омегой. Без этого „научного обоснования“ генеральной линии, на котором покоилась вера Прыгова, распоряжения партии утратили бы для него всякое значение. Он был убежден в логической и нравственной непогрешимости марксизма, и его преданность зависела от этого убеждения».[942]

В теории сталинская партия сохранила старую доктрину и старые идеалы. Но дисциплина, которая до этого времени объяснялась, по крайней мере в теории, системой коллективного руководства, стала отныне означать служение одному человеку и выполнение его личных решений. Долг, преданность, солидарность, объединявшие до этого членов партии, теперь были направлены в одну сторону — вверх. В горизонтальном направлении, если говорить о товарищах, у которых сохранились остатки веры, действовали только взаимная подозрительность и «бдительность».

В СССР была установлена новая политическая система. Новые кадры не только заняли места ветеранов, но и прошли долгую, суровую подготовку по освоению сталинских методов управления. Опыт репрессий закалил и усмирил их так же, как коллективизация, а до того гражданская война усмирили их предшественников. В «Записках из мертвого дома» Достоевский пишет: «Тиранство есть привычка; оно одарено развитием, оно развивается, наконец, в болезнь. Человек и гражданин гибнут в тиране навсегда, а возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению становится для него уже почти невозможен. Общество, равнодушно смотрящее на такое явление, уже само заражено в своем основании».[943]