Большой террор. Книга II

Вышинский поспешно оставил эту тему и начал допрашивать Бухарина по обвинению в намерении убить Ленина. Бухарин «признал», что в 1918 году имелся план ареста Ленина, но когда Вышинский предположил, что это означало убийство, Бухарин привел пример с арестом Дзержинского. Как известно, Дзержинский был однажды арестован эсэрами, но не убит. Допустив, что Сталин и Свердлов тоже могли быть арестованы вместе с Лениным, Бухарин добавил, что «ни в коем случае они не были бы убиты». Дальнейшее разбирательство этого вопроса Вышинский отложил до вызова свидетелей.

После этого Бухарину разрешили высказаться подробнее. Ульрих предложил ему держаться темы о его «преступной антисоветской деятельности», но прошло десять, пятнадцать минут, а Бухарин все еще излагал теорию, согласно которой движение правых неизбежно должно было прийти к восстановлению капитализма. Ульрих прервал Бухарина, сказав, что тот не должен сейчас произносить свою защитительную речь.

Бухарин ответил: «Это у меня не моя защита, это у меня самообвинение. Я ни одного слова в свою защиту не сказал…».[595] Строго говоря, он и не сказал. Продолжил Бухарин тем, что признал: его программа означала сначала сползание к буржуазно-демократической свободе, которая в свою очередь (как уточнил Вышинский, и уточнение было принято Бухариным) означала… «прямой оголтелый фашизм»!

Затем Вышинский обратился к шпионажу. Вышинский: Тогда почему так легко вы пришли к блоку, который занимался шпионской работой?

Бухарин: Я относительно шпионской работы совершенно ничего не знаю.

Вышинский: Как не знаете? Бухарин: Так.

Вышинский: А блок чем занимался?

Бухарин: Здесь прошло два показания относительно шпионажа — Шаранговича и Иванова, то есть двух провокаторов.[596]

Здесь Бухарин хитро обернул всю тактику процесса против авторов его сценария. Ведь Иванов, по его собственным словам, был агентом царской охранки в революционном движении. Для партийной аудитории ничто не могло быть презреннее этого, никто не мог заслуживать меньшего доверия, чем подобная личность. Так свидетельство Иванова автоматически подрывалось. В то же время Бухарин ясно дал понять, что Иванов на процессе действует в том же качестве провокатора, только по приказу других хозяев.

Тут Вышинский сумел «выиграть очко», обратившись к Рыкову. Тот снова подтвердил, что знал о шпионаже, проводившемся белорусскими «национал-фашистами», и заявил, что «по-моему, знал и Бухарин». Бухарин отпарировал, что не знал. Его связь с австрийской полицией, о которой заговорил Вышинский, «заключалась в том, что я сидел в крепости в Австрии».

Вышинский: Обвиняемый Шарангович, вы были польским шпионом, хотя и сидели в тюрьме?

Шарангович: Был, хотя и сидел.

Бухарин: Я сидел в шведской тюрьме, дважды сидел в российской тюрьме, в германской тюрьме.[597]

Бухарин принялся затем излагать переговоры о создании «блока» и описывать его структуру, основываясь на своих разговорах с Каменевым в 1928 году и позже. При этом особое внимание Бухарин уделял платформе Рютина. Ульрих снова вмешался: «Пока еще вы ходите вокруг да около, ничего не говорите о преступлениях».[598]

Бухарин заговорил о планах переворота в 1935 году, якобы составленных Енукидзе и Петерсоном, которые не воплотились ни во что реальное. Продолжая давать показания на следующее утро, 7 марта, он развил эту тему, включив в число предполагаемых участников и группу Тухачевского. (Вышинский возражал против употребления Бухариным термина «дворцовый переворот»). Бухарин также «признал», что рассылал по областям организаторов беспорядков, но отрицал, что знал о связях этих организаторов с белогвардейцами и немецко-фашистскими кругами. И снова произошла долгая перепалка: Вышинский пытался вынудить у Бухарина признание, что об этих связях ему было известно. Прокурор хотел также добиться, чтобы осведомленность Бухарина подтвердил Рыков. Но Рыков на сей раз собрался с силами и поддержал Бухарина.

Рыков пошел даже дальше, отрицая свою осведомленность о том, что Карахан был шпионом. По всей теме о переговорах с Германией Бухарин признал лишь, что Троцкий говорил об отделении Украины от СССР, но сам он, дескать-, «не считал для себя обязательными»[599] указания Троцкого. Вот какой диалог состоялся по поводу переговоров, которые Карахан будто бы вел с немцами:

Вышинский: Вы эти переговоры одобрили?

Бухарин: Или дезавуировал? Не дезавуировал, следовательно одобрил.

Вышинский: Я вас спрашиваю, одобрили или нет?

Бухарин: Я повторяю, гражданин Прокурор: так как не дезавуировал, то, следовательно, одобрил.

Вышинский: Следовательно одобрили?

Бухарин: Если не дезавуировал, то, следовательно, одобрил.

Вышинский: Вот я и спрашиваю: значит, одобрили? Бухарин: Значит, «следовательно» — все равно, что «значит».

Вышинский: Что значит? Бухарин: Значит, одобрил.

Вышинский: А вы говорите, что вы об этом узнали постфактум.

Бухарин: Да, это ни капли не противоречит одно другому.[600]