Большой террор. Книга II

При этих словах Вышинский потерял самообладание и закричал, что не Бухарину его учить, как вести следствие. Он снова взялся за Рыкова, но нисколько не продвинулся в своих попытках доказать шпионаж.

Заключение прокурора прозвучало слабо:

Вышинский: Позвольте считать установленным, что Рыков и Бухарин знали о существе изменнической связи, в состав которой входил и шпионаж. Правильно, Рыков?

Рыков: То есть вытекал шпионаж.

Бухарин: Таким образом получается, что я знал что-то, из чего что-то вытекало.[605]

Ульрих вернул подсудимых к теме предполагавшегося «переворота». Вслед за тем Бухарин отверг обвинение в том, что он якобы говорил Ходжаеву о соглашении с Германией. В споре по этому поводу Вышинский снова вышел из себя, дав повод Бухарину заметить: «Напрасно вы машете рукой!». Ульрих призвал Бухарина к порядку, а Вышинский набросился на него: «Я вынужден буду тогда прекратить допрос, потому что вы, очевидно, придерживаетесь определенной тактики и не хотите говорить правду, прикрываясь потоком слов, крючкотворствуя, отступая в область политики, философии, теории и так далее». Бухарин спокойно возразил: «я отвечаю на ваши вопросы» и продолжал отрицать, что говорил Ходжаеву о связях с английскими разведчиками. В припадке ярости Вышинский заявил, что «вы являетесь, очевидно, по всем данным следствия, шпионом одной из разведок». Бухарин поймал его на этом пункте:

Бухарин: За год моего сидения в тюрьме меня об этом ни разу не спрашивали.

Вышинский: Мы вас спрашиваем здесь на гласном пролетарском суде, мы спрашиваем здесь на этом суде перед всем миром.

Бухарин: Но раньше вы не спрашивали об этом.

Вышинский: Я еще раз спрашиваю на основании того, что здесь было показано против вас, не угодно ли вам признаться перед советским судом, какой разведкой вы были завербованы — английской, германской или японской?

Бухарин: Никакой.

Вышинский: Я к Бухарину пока не имею вопросов.[606] Суд объявил перерыв. Прокурор потерпел явное поражение.

Когда заседание возобновилось, Бухарин перечислил свои контакты с эмигрантами — меньшевиками и эсэрами — и упомянул об уступках, которые должны были быть сделаны в пользу Германии. Он снова категорически отрицал свою причастность к шпионажу. Далее Бухарин сказал, что военные заговорщики будто бы говорили с Томским об «открытии фронта» в случае войны, но что он, Бухарин, с этим не соглашался.

Вышинский: А с Караханом вы говорили об открытии фронта?

Бухарин: Карахан сказал, что немцы требовали военного союза с Германией.

Вышинский: А для союзника ворота закрыты? Бухарин: На это Карахан мне ответил. Вышинский: Для союзника ворота закрыты? Бухарин: Нет.

Вышинский: Значит, открыть ворота?

Бухарин: Простите, но союза еще никакого не было.

Вышинский: Предположение, планы были.

Бухарин: Вот сейчас Советский Союз находится в союзе с Францией, но это не значит, что он открывает советские границы.[607]

Вслед за этим Вышинский обратился к преступлению, в котором из всех подсудимых обвинялся только Бухарин, — к плану убийства Ленина в 1918 году. Обвинение представило трех свидетелей, трех известных «левых коммунистов» того периода — Яковлеву, Манцева и Осинского. Последний

(урожденный князь Оболенский) был все еще кандидатом в члены ЦК партии после своего избрания в 1934 году.

Из всех троих наиболее выдающейся была в то время Варвара Яковлева — кандидат в члены малочисленного ЦК 1917 года. Вместе с Бухариным, Пятаковым и В. М. Смирновым она подала в отставку после того, как было принято решение о Брестском мире.

Теперь она полностью подтвердила версию Вышинского. Бухарину, однако, было нетрудно показать, что так называемая «нелегальная деятельность» в начале 1918 года отнюдь не была нелегальной. На деле левые и более или менее объединенные с ними троцкисты располагали тогда большинством и надеялись навязать остальным свою позицию по обычным партийным каналам. Бухарин признал, что после того, как это большинство было потеряно, состоялись разговоры, в ходе которых высказывалось мнение об аресте Ленина и формировании нового правительства. (Бухарин вообще думал лишь об аресте Ленина на двадцать четыре часа с целью облегчить смену правительства, и он полностью рассказал об этом плане уже в 1924 году[608]).

Переговоры шли также с левыми эсэрами, вышедшими из правительства в результате расхождений по вопросу о мире. Но Бухарин категорически отрицал, что существовал какой-либо план убить Ленина. Он также отрицал участие эсэров в заговоре.

Бухарин указал далее, что многие из тех, кто в 1918 году были левыми коммунистами — в том числе Куйбышев и Менжинский — не считались впоследствии из-за этого врагами. Здесь суд оборвал Бухарина: это, дескать, не относилось к делу. Таким же образом были пресечены попытки Бухарина отметить еще ряд обстоятельств — например то, что он сам был ранен при взрыве бомбы, брошенной левыми эсэрами, в конспирации с которыми его теперь обвинили.