Большой террор. Книга II

В обвинительном заключении перечислялось решительно все — шпионаж, вредительство, подрыв советской военной мощи, провокация нападения на СССР, заговор с целью расчленения Советского Союза, свержения общественного строя в стране и восстановления капитализма. С этими целями обвиняемые, дескать, создали широкую конспиративную организацию из троцкистов, зиновьевцев, «правых», меньшевиков, эсеров и «буржуазных националистов» на всей территории Советского Союза. Они будто бы действовали в тесном сотрудничестве с «военными заговорщиками». Многие из подсудимых, говорилось в обвинительном заключении, были немецкими, английскими, японскими или польскими шпионами с давних пор — с начала двадцатых годов. Некоторые были агентами царской охранки в революционном движении. Вредительские акты совершались в промышленности, сельском хозяйстве, торговле и финансовой области.

Что касается террора, то на обвиняемых была возложена ответственность за убийство Кирова, для чего Ягода создал условия через своего ленинградского сотрудника Запорожца. Кроме того, обвинительное заключение приписывало им умерщвление Куйбышева и Максима Горького, умерших, как считалось до того, естественной смертью. Была якобы также ускорена смерть бывшего начальника ОГПУ Менжинского и сына Горького — Пешкова. Все это были, мол, «медицинские убийства», причем Ягода был обвинен также в попытке отравить Ежова. Помимо этого, в обвинительное заключение был вписан знакомый по прошлым процессам набор безуспешных попыток покушения на Сталина и других партийных руководителей.

Против главного подсудимого Бухарина было выдвинуто еще одно, совершенно новое, обвинение: он якобы, пытался в 1918 году захватить власть, убив Ленина и Сталина.

Как и на двух предыдущих процессах, председательствовал Ульрих. Одним из членов суда был тоже знакомый по прошлым спектаклям Матулевич, другим — «новичок» Иевлев, более молодой по возрасту и стажу. Государственным обвинителем был опять Вышинский. Защитников имели только трое подсудимых — врачи. Левина защищал адвокат И. Брауде, а Плетнева и Казакова — Н. Коммодов. Эти два адвоката в меру сил помогали обвинителю на предыдущем процессе по делу Пятакова и других.

ПРИЗНАНИЕ, ВЗЯТОЕ ОБРАТНО

Первая сенсация на процессе произошла почти немедленно после его начала, когда суд приступил к опросу подсудимых, признают ли они себя виновными. Все, один за другим, признавали, пока дело не дошло до Крестинского.

Крестинский (по описанию присутствовавшего на процессе журналиста Маклина) «бледный, тусклый, потрепанного вида человечек со стальными очками на ястребином носу»,[497] твердо ответил Ульриху:

«Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником „право-троцкистского блока“, о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».

Председательствующий: Ваше признание на предварительном следствии вы не подтверждаете?

Крестинский: Да, на предварительном следствии признавал, но я никогда не был троцкистом.

Председательствующий: Повторяю вопрос, вы признаете себя виновным?

Крестинский: Я до ареста был членом Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), и по сей час остаюсь я таковым.

Председательствующий: Вы признаете себя виновным в участии в шпионской деятельности и в участии в террористической деятельности?

Крестинский: Я никогда не был троцкистом, я не участвовал в «право-троцкистском блоке» и не совершил ни одного преступления.[498]

После опроса подсудимых о признании ими вины был объявлен двадцатиминутный перерыв. Делались предположения, что перерыв понадобился для оказания некоторого закулисного давления на Крестинского. Возможно, что и так, однако перерыв после опроса объявлялся и на двух предшествовавших процессах, и в тех случаях был лишь на пять минут короче.

Заседание продолжилось допросом первого из обвиняемых — Бессонова, который, занимая пост советника посольства в Берлине, поддерживал якобы контакт с Троцким и его сыном Седовым. Бессонов «мрачный, с серым лицом, напоминавший скорее робота, нежели человека»,[499] был арестован 28 февраля 1937 года, через двадцать четыре часа после ареста Бухарина и Рыкова. До 30 декабря 1937 года он отрицал выдвинутые против него главные обвинения. Тем не менее, 13 августа 1937 года его судила Военная коллегия Верховного суда СССР, «заседавшая почти в том же составе, что и на настоящем процессе».[500] Суд был закрытым, он не приговорил Бессонова к наказанию и не оправдал его, а направил дело на доследование.