Большой террор. Книга II

Некоторая неловкость произошла лишь тогда, когда Крестинский объявил, что он, Розенгольц и Гамарник обсуждали необходимость террористического акта против Молотова, и потом, когда Рыков, коротко опрошенный для подтверждения разговоров с Тухачевским и о Тухачевском, отказался их подтвердить.[570]

Между прочим вина Рыкова и Бухарина в какой-либо заговорщицкой деятельности в последний период была практически сведена на нет замечанием Крестинского, согласно которому Троцкий считал, «что не надо ограничиваться Рыковым, Бухариным и Томским, так как хотя они и признанные вожди правых, но они в достаточной степени уже скомпрометированы и под надзором и что надо использовать для связи Рудзутака», который вне подозрений. Но ведь то, что Рыков и Бухарин были под надзором, что это обстоятельство делало их неподходящими участниками заговора — это фактически снимает любую возможность их вины с самого 1933 года, то есть со времени, предшествовавшего убийству Кирова и всем другим «злодейским убийствам».

Розенгольц дал показания о различных хищениях, о вредительском экспорте чугуна. Но, поскольку дело касается экспорта чугуна в чушках, оно проводилось по директиве за подписью лично Сталина, а за поставками металла наблюдал… Ежов!.[571]

Следующим допрашивали Раковского. Его отец был помещиком в южной Добрудже, которая в свое время входила в состав Болгарии, но отошла к Румынии, когда Раковский был ребенком. В двадцатилетнем возрасте Раковский был уже видным лицом в болгарском социалистическом движении и представлял свою партию на конгрессе Второго Интернационала. Он получил медицинское образование в Монпелье и вернулся на Балканы, где много раз арестовывался за участие в революционном движении — уже румынском. Последний раз румынские власти арестовали его в Яссах в 1916 году, а в мае 1917 года его из ясской тюрьмы освободили русские. Раковский поехал в Петроград и в 1919 стал членом ЦК РКП[б] и председателем Совнаркома Украины. Перейдя на троцкистские позиции, он потерял свой высокий пост и с 1924 по 1927 год был сперва поверенным в делах советского посольства в Лондоне, а потом послом в Париже. В ноябре 1927 года Раковского отозвали в Москву и в том же месяце вывели из состава ЦК за поддержку «левой оппозиции». На XV съезде партии он защищал взгляды этой оппозиции и в январе 1928 года был исключен из партии, выслан в Астрахань, а затем в Барнаул. Раковский «раскаялся в своих ошибках» одним из последних, в феврале 1934 года, и был восстановлен в партии. Его арестовали под самый конец 1936 года в связи с подготовлявшимся процессом Пятакова — кто-то из тогдашних подсудимых дал против него показания.[572]

За исключением врачей, Раковский был старшим по возрасту среди подсудимых. И даже среди них, ветеранов, его революционная работа выделялась своей продолжительностью и яркостью. Раковский был легендарной личностью.

Восемь месяцев после ареста шестидесятипятилетний революционер отказывался давать показания в НКВД[573] — это один из наиболее долгих известных сроков сопротивления. Теперь, на суде, он «признавался», что был английским шпионом с 1924 года. А его разрыв с троцкизмом в 1934 году был предназначен для того, чтобы ввести партию в заблуждение.[574]

После реабилитации 1934 года Раковский был послан в Японию в качестве руководителя делегации советского Красного Креста. Это обстоятельство было использовано для того, чтобы он в показаниях оговорил советских послов на Дальнем Востоке Юренева и Богомолова. Сам он якобы сделался, помимо английского, еще и японским шпионом.

В ходе допроса Вышинский сделал одну особенно низкую попытку очернить Раковского, использовав тот факт, что отец Раковского был помещиком.

Вышинский: Значит, я не ошибаюсь, когда говорю, что вы были помещиком.

Раковский: Не ошибаетесь.

Вышинский: Вот мне важно было выяснить, откуда шли ваши доходы.

Раковский: Но мне важно сказать, на что шли эти доходы. Вышинский: Это другой разговор.[575]

Любой старый большевик знал, что Раковский отдавал все свои средства на революционное движение. Он финансировал созданную им румынскую социалистическую партию и газету этой партии, которую сам редактировал. Он субсидировал русских и других революционеров. Провокационные вопросы Вышинского довели Раковского до того, что он упомянул об этих фактах, и прокурор мгновенно заставил его сменить тему.

Когда Раковский заговорил об «оппозиции», Вышинский проворно перебил: «Вы в своих объяснениях сегодня вообще допускали целый ряд таких выражений, как будто бы забываете, что дело идет о вас, как о члене контрреволюционной, бандитской, шпионской, диверсионной организации изменников. Я считаю себя обязанным вам об этом напомнить, ведя ваш допрос, и просить вас держаться ближе к существу совершенных вами изменнических преступлений, говорить без философии и тому подобных вещей, которые здесь совершенно не к месту».[576]