Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

— Слушай, — сказал он, — нам не нужно ссориться: я не хотел с тобой второй раз сидеть, меня заставили. Я первый раз в СИЗО СБУ слышал «хоть поубивайте друг друга». Но мы за ними не числимся. У них камеры МВД арендует. Я объявлю голодовку, и нас завтра рассадят.

Утром он написал заявление на голодовку. Через час его забрали из камеры — я остался один. В тот же день перед обедом я получил передачу от Оли. А в передаче к Олиному дню рождения — дополнительно тортик и свежую голубику. И открыточку к приближающемуся Дню святого Валентина.

Коробочку с голубикой я предложил дежурной Ире.

— Скушайте сами, — улыбнулась прапорщица. — Это же Вам жена передала.

— Я скушаю тортик, а это еда для девочек, — сказал я.

Ира взяла коробочку. А после обеда меня перевели к Тарасу Бублику. Тарас сказал, что он несколько раз ходил к Петруне и просил последнего снова разместить его со мной. Я рассказал Тарасу про Пяткова и про Туголукова. И про то, как я сегодня утром разъехался с Гогосем. И про то, что Гогось мне сказал, будто тут камеры арендует МВД.

— Тогда всё понятно, — сказал Тарас, — почему меня с тобой не садили. Сейчас у начальника появилась возможность, потому что по одному содержать нельзя.

Я сказал Тарасу, что рад видеть его снова. Что у Оли сегодня день рождения. И что ей ко всему ещё разрешили передать мне кремовый тортик. Предложил попить чаю. Тарас просил передать Оле спасибо, поздравления и самые добрые пожелания. Но казалось, он кушал тортик без сильного аппетита. Тарас сказал, что буквально через неделю после того, как мы разъехались, его осудили. Было два подряд судебных заседания, а потом приговор.

Тарас сказал, что на суде он отказался от всех данных ранее показаний. Объяснил мотивы и то, как он вместе со следователем фабриковал против себя дело. Военный судья выслушал его внимательно, задавал ему вопросы. И Тарас был уверен, что его не осудят, ибо в отношении него не было никаких доказательств.

— Как и самого установленного факта, — сказал Тарас, — что я кому-либо передавал информацию.

Но судья его выслушал, прокурор запросил двенадцать. А судья ему дал семь лет.

— За измену родине семь лет не дают, — сказал я.

— Я это понимаю, — сказал Тарас.

И рассказал, что две недели назад направил в военный суд кассационную жалобу и будет ждать окончательного решения. А уже с лагеря писать в Европейский суд. Что ему жена передала «Конвенцию о защите прав человека и основных свобод» и необходимые формуляры для написания европейской жалобы. Тарас спросил, как у меня идут дела по делу. Я ответил, что практически каждый день пишу в прокуратуру заявления и жалобы о том, что материалы дела к ознакомлению предоставляются крайне редко и что следователь так и не взял у меня показания по предъявленному обвинению.

В тот же день, ближе к вечеру, меня посетил адвокат. Сказал, что Оля ожидает его под СИЗО и спрашивает, всё ли мне понравилось в передаче. Я через Владимира Тимофеевича поблагодарил её за всё. А также передал поздравления с днём рождения и самые добрые пожелания от меня и моего сокамерника Тараса. И поздравил с наступающим Днём святого Валентина.

Мы с Владимиром Тимофеевичем переговорили по делу. Он сказал, что продолжает знакомиться в прокуратуре, но что не всегда есть тома, которые ему нужны. Я же сказал, что продолжаю писать жалобы по поводу затягивания ознакомления и показаний.

— Увидимся через неделю, — сказал Владимир Тимофеевич и пожал мне руку.

Но увиделись мы на следующий день. Утром следующего дня меня вывели в следственный кабинет. Там находились начальник следственной группы Демидов и мой адвокат. Оба поздоровались со мной.

— Может быть, хотите переговорить с Игорем Игоревичем? — спросил Демидов у Владимира Тимофеевича.

— Нет-нет, продолжайте, — сказал начальнику следственной группы адвокат. — Игорь, тебе сейчас будет перепредъявлено обвинение.

— Новое? — спросил я.

— Сейчас увидим, — улыбнулся Владимир Тимофеевич.

Демидов вручил мне обвинение. Оно по содержанию было идентичным предыдущему. Только напечатанное в два раза меньшим шрифтом — как будто из-за экономии бумаги. В обвинении я написал, что не признаю вину и буду давать показания собственноручно. На протяжении этого и последующих двух дней по три-четыре часа в день я излагал свои показания о своей непричастности к эпизоду организации банды наряду с Макаровым. И о том, что я сам являюсь потерпевшим от деятельности Макарова и его подчинённых. Я писал обстоятельно о том, как рэкетиры во главе с Макаровым появились в офисе ООО «Топ-Сервис» и как впоследствии складывались мои отношения с Макаровым и указанными в обвинении его людьми — Маркуном и Стариковым.

Но через два дня, 15 февраля 2002 года, следователь Демидов прервал мой допрос вопросом:

— Вы будете давать показания по существу предъявленного обвинения?