Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Я оставался сидеть на краю лавочки напротив Сашиной нары, а Саша удалился за шторку, на своё место. Парни с верхних нар разглядывали меня с любопытством. По их местонахождению и поведению было очевидно, что их статус был ниже. Они, спускаясь с нар, быстро управлялись со своими потребностями и делами и снова запрыгивали «на пальму». С дальней правой верхней нары быстро спустился молодой смуглый парень — по внешнему виду араб. Он протянул мне руку и назвал своё имя, которое я ни с первого, ни с последующих двух раз не запомнил. Он был невысокого роста, худенький, опрятной наружности и с открытой улыбкой. Его русский язык был на уровне студента-иностранца, а статья, по которой он находился, была 229 (наркотики). И мне сначала показалось, что я встретил тут первое по-настоящему дружелюбное лицо. Однако, скорее всего, со стороны араба это был просто знак признания сильного. А его дружелюбным видом были высказаны поддержка и уважение — возможно, неискренние, но могущие стать в будущем залогом его безопасности в тюрьме.

Через некоторое время после того, как араб поднялся на нару, дежурный постучал ключом в дверь, и меня заказали без вещей, в чём было некоторое облегчение, так как теперь у меня было хотя и ненадёжное, но пристанище. Меня и ещё нескольких человек из разных камер повели по коридорам, лестницам и этажам, и через некоторое время я потерялся в направлениях. Тюрьма для меня показалась бесконечным лабиринтом проходов, дверей, лестниц и коридоров. Я и ещё несколько человек выстроились под комнатой, в которой каждому по очереди сняли отпечатки пальцев и ладоней. И когда я снова обнаружил себя на том же этаже, то опять почувствовал некоторое облегчение. Меня завели в камеру, в которой находились те же лица. К тому времени уже проснулся последний. Он сидел на правой дальней наре под окном, рассматривая меня. Это был крепкого телосложения мускулистый парень лет тридцати пяти. Лоб у него был широкий, лицо угловатое и заострялось к подбородку. Наши взгляды встретились, и я, показав ему свои чёрные ладони, сказал:

— Игорь!

Его серьёзный хмурый взгляд смягчился, и он ответил:

— Володя.

Студент спросил, есть ли у меня мыло. Я ответил, что в пакете.

— Клади мыльницу на парапет!

Пока я мыл руки, он мою скатку, чтобы та не лежала на проходе, частично засунул под лавочку. После чего залез в свою сумку и дал мне одноразовый станок.

— Тебя должны ещё повести фотографировать, а ты похож на попа. Завтра будет баня — там подстрижёшься.

— А откуда ты знаешь, что он будет тут завтра? — спросил его светловолосый парень Саша.

Студент замялся.

— Если будет, — ответил он.

— Но ты сказал, что он завтра подстрижётся!

— Слушай, что ты от меня хочешь? — спросил Студент.

После чего подошёл к двери и сильно постучал в неё кулаком. Потом постучал ещё раз — и через некоторое время открылся глазок.

— Командир, давай вызывай óпера: у нас один человек лишний!

В камере сохранялось напряжение, и было видно, что у Александра отношения с окружающими совсем не дружелюбные. Я с трудом сбрил усы и бороду (если, конечно, это можно было назвать усами и бородой) и, ещё раз посмотрев в зацементированное в стене над умывальником зеркало, увидел, что мой внешний вид значительно изменился. Правда, щёки были впалые, а лицо в два раза худее того, которое я знал ранее. Точнее — меньших размеров.

— Вот теперь похож на человека! — сказал Студент. — Станок оставишь у себя.

Приближалось время обеда — на коридоре загремели бачки и запахло баландой (супом из кислой капусты и перловой кашей). Когда тачка подъехала к нашей камере, Студент посмотрел на меня и спросил:

— Берёшь?

И хотя мне было любопытно узнать, чем тут кормят, по лицам окружающих я понял, что брать баланду — это признак плохого тона, и сказал:

— Нет.

В камере по времени кушали кто когда хотел, но каждый кушал в одиночестве и своё. Продукты хранились у кого где: в коробке под столом, в сумке под нарами и так далее. Каждый своим кипятильником грел свою литровую кружку кипятка. И в своей железной или пластмассовой миске запаривал либо вермишель «Мивину», либо сухой картофель или кашу — что у кого было. Если имелись, то нарезáлись колбаса или сало, чистился чеснок или лук — и каждый ел либо у себя на наре, на фанерной дощечке или расстеленном перед собой полиэтиленовом пакете. Или клал ту же досочку на перевёрнутое ведро и ел каждый сидя на своей нижней наре, поставив миску на фанерку перед собой. Зажарка из лука и масла или сала делалась в железной миске на разогнутом в дугу кипятильнике, который клался на кафельный пол, включался и накалялся докрасна.

Так время протянулось до ужина. Я сидел на лавочке, иногда курил — когда мне оставлял Студент. На протяжении этого времени последний ещё несколько раз бил в дверь, но óпер не появлялся.

— Во мусорá мутят, — говорил Студент, — обычно óпер приходит сразу.