На коридоре уже стояли человек двадцать из других боксиков. К ним добавилось ещё человек десять, включая меня, и вся толпа — кто по двое, кто по одному, кто с сумками, кто налегке, кто разговаривая, а кто молча — двинулись вслед за прапорщиком. В конце смежного коридора перед железной дверью, которая вела направо, он притормозил и вставил круглый ключ в круглую замочную скважину, после чего щёлкнул электрозамок. Открыв дверь, прапорщик стал пропускать людей вниз по железной лестнице и вглубь подземного коридора. Дождавшись последнего, он закрыл дверь и, обогнав вереницу людей, двинулся вперёд. В подземном коридоре, больше похожем на туннель, запахло сыростью. Воздух был прохладный, но спёртый. Пол и потолок бетонные, стены побеленные; то там, то здесь к правой стене были прикреплены лампы накаливания, которые бросали жёлтый свет на движущихся людей.
В конце коридора были такие же железные ступеньки вверх и железная дверь. Прапорщик (он же корпусной) притормозил перед железной дверью и, подождав, пока вереница людей сожмётся, открыл электрозамок железной двери круглым ключом. Вся толпа медленно вывалила на лестничную площадку первого этажа трёхэтажного здания. Кто-то останавливался перед железной дверью, которая вела на первый этаж корпуса, где располагались камеры; кто-то поднимался на свои этажи и так же ждал у железной двери. У корпуснóго был в руках список. Моя фамилия была названа в числе некоторых других новеньких, которым следовало ожидать на лестничной площадке. Через некоторое время через площадку второго этажа я и ещё несколько людей поднялись на третий этаж и присоединились к тем, кто туда поднялся раньше. Корпусной так же открыл железную дверь и люди зашли в коридор, где располагались камеры третьего этажа. Коридор был буквой «П» с в несколько раз удлинённой перемычкой. Фактически это был проходной коридор, соединявший на каждом этаже три здания, три корпуса тюрьмы — «Кучмовку», «Брежневку» и «Столыпинку» («Катька» была отдельно стоящим зданием, находившимся в стороне). «Кучмовка» была в левом крыле П-образного коридора, «Брежневка» — в центральной его части, а «Столыпинка» — в правом крыле этого коридора. По одной из стен коридора «Кучмовки» и «Брежневки» располагались камеры, а по второй — застеклённые и зарешёченные окна. В столыпинской части коридора камеры были как по левой, так и по правой стене. Люди — кто уже знал, где сидит — разбрелись по коридорам, подойдя к своим камерам. Кто-то заглядывал в глазки соседних камер, с кем-то переговаривался или здоровался. Два контролёра закрывали заключённых по своим местам. Камеры были разные — вместимостью от четырнадцати до шестидесяти человек.
Те, кто не знал своих камер, толпились у двери на этаж. Таких было немного — человек пять-семь. Всю эту группу корпусной провёл в правое крыло П-образного коридора — в столыпинскую его часть. Там находилась каптёрка, где выдавались подушки, матрасы и постельное бельё. Перед каптёркой из вновь прибывших выстроилась небольшая очередь. Матрасы и другое выдавались осуждённым, работавшим на тюрьме, через дверной проём с откинутой поперёк него широкой и гладкой доской. Когда подошла моя очередь, каптёрщик — молодой парень в робе с биркой на куртке, — записывая выдаваемые вещи мне в карточку, громко спросил:
— Ты милиционер, что ли?
Все взоры окружающих обратились на меня.
— Нет, — сказал я.
— А почему, — он заглянул в карточку, — тебя тогда определили в милицейскую камеру — триста тридцать пятую? В ней сидят мусорá!
— Не знаю, — ответил я, немного смутившись от полученной информации.
Окружающих — тех, кто получил матрасы, — стали разводить по коридорам этажа. А меня контролёр повёл в противоположное крыло П-образного коридора, где находилась «Кучмовка», к самой последней камере, на серой железной двери которой белыми цифрами было натрафаречено: «335».