Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Утром, в день росписи, вместе с несколькими людьми с этажа меня заказали на следственку. Точнее, меня на роспись, а их на следственку. Я шёл по подземному холодному коридору и смотрел на проплывавшие мимо меня фонари и стены с мокрой побелкой как на часть моей жизни — большого лазерного голографического шоу. Окружающие смотрели на меня, как на главного героя из фильма «Крёстный отец».

От стеклянной будки следственного корпуса меня повели налево, за железную решётку, откуда приходили адвокаты, но только вверх по лестнице, а потом на этаж административного корпуса СИЗО. И в сопровождении дежурного офицера завели в кабинет начальника СИЗО. Начальник находился там — среднего роста и возраста, плотного телосложения, в кителе с погонами полковника, с овальной головой, широким лбом, оканчивавшимся лысиной на макушке, и редкими, немного вьющимися чёрными волосами на затылке и висках. Своим видом у стола он занимал почти полкабинета. Вторую половину занимали женщина из ЗАГСа и несколько офицеров. У стеночки, почти у самой двери, тихонько стояла Оля. Поверх фиолетового — моего любимого цвета — платья на ней было надето её чёрное лёгонькое осеннее пальтишко, а на маленькой головке, казавшейся несоразмерно большой с её узенькими плечиками, была сделана пышная аккуратная причёска.

Женщина из ЗАГСа спросила, желаем ли мы быть мужем и женой. Мы расписались в протоколе, который заверил Скоробогач. Никакого шампанского, о котором так любили рассказывать расписывавшиеся в местах заключения, не было. Я подержал Олю, уже свою жену, за ручку и обнял за плечо. На глазах у неё были слёзы счастья. Нам дали постоять так одну минуту, и меня увели в камеру.

В этот же вечер Лектор — старый, худой, облысевший зек в туфлях, джинсах и джинсовой куртке — передал мне из соседней камеры поллитровую пластиковую бутылку самогонки. Как говорили заключённые, в соседней камере у Лектора работал маленький самогоноваренный завод, и оттуда через дежурных шёл торг. Это проверить было нельзя, но у Лектора в камере кормушка хлопала и не закрывалась ни днём, ни ночью, в то время как остальные уже все были закрыты на осень. И мы отметили торжество. Откуда Лектор узнал, что у меня была свадьба, я не знаю. Вечером за стеной изолятора всё громыхало фейерверками.

Во время очередного посещения адвоката, которое состоялось буквально на следующий день после нашей с Олей росписи, чтобы придать торжественность нашей встрече и чтобы Владимиру Тимофеевичу было чего рассказать Оле и маме, которая вместе с моей сестрой Танечкой приехала из Санкт-Петербурга и ожидала выхода адвоката из тюрьмы, а также чтобы ещё раз отметить торжественное событие и торжественный день, я надел смокинг. В первую секунду Владимир Тимофеевич, как он сам сказал, меня не узнал.

— Шикарно выглядишь, дорогой, поздравляю! — и Владимир Тимофеевич пожал мне руку.

Я получил слова поддержки и любви, шоколадки и пирожные и несколько пачек сигарет «R1», на которые в то время перешёл из-за самого малого содержания никотина и смол, из малиновой папочки из кожзаменителя Владимира Тимофеевича и через первый этаж следственки направился в камеру. Когда я ожидал в курилке прапорщика Николая, чтобы тот меня отвёл на корпус, ко мне подошёл адвокат Сапоцинский и сказал, что за всю свою жизнь он ни разу не видел здесь человека в смокинге. Я это принял как комплимент своей супруге. И действительно, с адвокатом Руслана — Кириллом — и девушкой Руслана — Ириной, — как и с беспечным кредо самого Руслана, и с безграничной Олиной любовью ко мне, чтобы скрасить обстановку и на какое-то время вернуть в мою жизнь человеческий быт, Оля делала чудеса. Если у меня был коньяк в камере, то только «Хеннесси» и только в бутылках. Если вино, то только «Шабли», «Киндзмараули» и «Хванчкара». А шампанское «Дом Периньон», сыр рокфор, белые грибы, чёрная икра, стейки «Тибоун» из ресторана, где недавно Оля работала официанткой, палтус и мочёная брусника в собственном соку в деревянных бочонках. Раскладной столик, который был не в силах забрать даже глава пенитенциарной службы, а на столике — белая скатерть как непримиримый символ протеста моей семьи против зависти и лжи.

Каждую неделю меня посещал адвокат. Как и Руслан, каждую неделю я ходил к своему адвокату, но нам давали кабинеты на разных этажах. Один раз Руслан принёс со следственки телефон. Он сказал, что телефон ему дал адвокат, чтобы он мог разговаривать с Ириной, и договорился, что у него не будут этот телефон забирать, он будет при нём, а я, если надо, могу с него звонить Оле. Но как ни пытался Руслан с этого телефона набрать номер (да и все сокамерники, включая меня), телефон оказался нерабочим. Объяснить это себе Руслан никак не мог. Потом сказал, что принесёт телефон со свидания, который Ирина купит за несколько десятков долларов на рынке, — старый, но рабочий. И телефонную карточку, которую нужно будет пополнять.