Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Когда меня знакомили вместе с Вишневским (с которым, заходя в кабинет, я разминулся в дверях и которого видел второй раз в жизни, а первый раз на очной ставке в Московском РОВД, когда в присутствии адвокатов к его самообличающим показаниям следователь Дручинин пытался прицепить мою фамилию, а Вишневский подтвердил мою непричастность к покушению на Подмогильного), следователь Кóзел рассказал мне, что Вишневский зашёл в кабинет, попросил его (Кóзела) уступить ему место, отказавшись знакомиться с делом за приставным столиком у стены. После чего, разместившись за столом следователя, достал из стола по одному два выдвижных верхних ящика и выломал из них фанерные днища (заключённые в камерах делали из фанерок полочки, подвязывая их на «решку» (решётку), и другое), засунул их под спортивную куртку за пояс штанов и вышел из кабинета. Кóзел сказал, что, когда Вишневский ломал мебель, он побоялся его остановить, поскольку у Вишневского в деле есть справка, что он болен шизофренией.

Когда в одном кабинете меня знакомили с делом вместе с Лазаренко, который на очной ставке в РОВД подтверждал, что он слышал мою фамилию как заказчика от Маркуна и которого (Лазаренко) я тогда видел первый раз в жизни, а сейчас второй, он встал и сказал:

— Игорёня, привет! Это всё бред!

После этих слов он вышел из кабинета и больше не вернулся.

Маркун же каждый раз, когда нас в один день знакомили с материалами дела, подкарауливал меня у дверей кабинета, говорил, что те показания, которые он давал, нужны были мусорáм, а потом они сами сказали ему отказаться от них. И что теперь будут нужны деньги — и всё будет бэнч.

С Маркуном и Стариковым меня в одном кабинете не знакомили.

Геринков, Гандрабура, Середенко, Моисеенко — по обвинению члены моей банды и исполнители разных преступлений, — когда нас одновременно ознакомляли с делом, принимали меня то за следователя, то за прокурора, то за работника СИЗО.

Леонида же Трофимова, который по обвинению проходил как заказчик Князева при превышении самообороны и как человек, своими показаниями разоблачивший меня и мою банду, когда нас вместе знакомили с видеоматериалами, я сам принял за следователя. И только после того, как он мне сказал: «Ты что, гонишь?! Я такой же, как и ты!» и мы познакомились, я понял, что мы — я и Леонид — идём по одному делу.

Я знакомился с материалами дела в СИЗО и продолжал писать заявления и жалобы в прокуратуру с тем, что следователем Демидовым мне отказано в даче показаний, и просил допросить меня по существу предъявленного мне обвинения (от 26.06.2001).

Владимир Тимофеевич знакомился с делом в прокуратуре, где он мог получить все интересующие его тома, а не те, которые выборочно в СИЗО приносил следователь.

Один раз в неделю мы встречались с Владимиром Тимофеевичем в СИЗО и он мне рассказывал о собранных следствием доказательствах, находившихся в материалах дела, а именно, что, как указывают в заявлениях в адрес прокуратуры и следователя (которые приобщены к делу и находятся в томах дела) Макаров и Стариков, показания, которые они давали в РОВД на очных ставках со мной в отношении меня как заказчика организованных покушений, были вбиты им в голову после продолжительных пыток и избиений оперáми. И что в деле находятся все медицинские освидетельствования, подтверждающие эти пытки. И что сами показания получены в статусе свидетеля (с предупреждением об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний, в то время как подозреваемый в преступлении не несёт уголовной ответственности за дачу ложных показаний и может отказаться давать показания) и не могут быть по закону доказательствами по делу. А сами Макаров и Стариков при первой встрече с адвокатами от этих показаний отказались, чему в деле есть подтверждение в протоколах их допросов. А отказ от показаний обосновали при их получении применением к ним пыток и избиений.

Другие обвиняемые — Середенко, Моисеенко, Гандрабура, Геринков, Лазаренко, Ружин и Рудько, которые по обвинению были членами моей банды, — направляли заявления в органы прокуратуры и следователю (эти заявления тоже сейчас находились в материалах дела), что их без адвокатов в РОВД оперативные работники, проводившие дознание, принуждали указывать в показаниях, что они слышали от других лиц мою фамилию как заказчика преступлений, которую — «Шагин» — они впервые узнали от этих оперативных работников, а на свободе никогда не слышали, меня не видели и со мной не были знакомы.