Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

На следующий день после утра дежурный сказал мне, что ко мне пришёл адвокат. Я вышел из камеры и встал лицом к стене. Офицер проверил мои карманы и, не обнаружив ничего запретного и недозволенного, сказал «хорошо». Впоследствии я обратил внимание, что слово «хорошо» звучало от каждого офицера и прапорщика, проводивших личный обыск или досмотр.

Я двинулся по ковровой дорожке вдоль дверей камер за офицером по коридору. Было тихо, и под ногами под ковровой дорожкой было слышно лёгкое поскрипывание паркета.

Перед тем как завернуть за угол, потому что коридор поворачивал налево, офицер несколько раз щёлкнул пальцами, возможно, предупреждая таким образом двигающегося навстречу сопровождающего за углом, чтобы тот своему заключённому дал команду «лицом к стене» и тот так ожидал, пока мы не пройдём. Эхо щелчков затихло в тишине коридора.

Мы повернули за угол и двинулись дальше — и в конце коридора, расходившегося налево и направо, перед нами был ряд филенчатых деревянных дверей. Офицер сопроводил меня к крайней справа. Я вошёл в комнату.

В комнате перед открытым окном стоял адвокат, из окна доносились смех и весёлые крики детей. Комната была обшита шпонированными жёлтыми панелями. На полу был паркет. Потолок был аккуратно побелён. На нём была лампа дневного света, она была выключена. В комнате стояли стол и два стула. Я поздоровался с Владимиром Тимофеевичем и подошёл к окну. За ним была не тюремная решётка, а ажурная, кованая, чем-то похожая своими изгибами и завиточками на стиль рококо или барокко. Внизу, под окнами, был детский садик, и в нём гуляли несколько групп детей. Какая-то девочка сидела на скамейке и смотрела на окна изолятора СБУ. Стояли первые дни октября. Погода была тёплая и солнечная, но на листве уже появилась желтизна. Здание было на горе. И вдалеке — видимо, над Днепром — висела белая пелена.

Мы переговорили с Владимиром Тимофеевичем. Я рассказал адвокату о том, как обстоят дела в камере. Владимир Тимофеевич сказал, что, когда он брал разрешение на посещение у Демидова, то тот сказал, что я уже тут. Владимир Тимофеевич сказал также, что я тут не один: со мной за компанию привезли обвиняемого по этому же делу Гандрабуру.

Кроме того, Владимир Тимофеевич спросил, не посещали ли меня следователи или ещё кто-либо из сотрудников правоохранительных органов. Я сказал, что нет и что я буду продолжать писать заявления с просьбой предоставлять мне материалы дела к ознакомлению, а также допросить меня по обвинению. Я получил пожелания и приветы от Оли и мамы, брата Жени и сестры Тани, что все меня любят и ждут. Владимир Тимофеевич сказал, что Оля завтра планирует сдавать передачу. И спросил, есть ли у меня какие пожелания. Я сказал, что пожеланий никаких нет — всё как обычно. Мы попрощались.

На следующий день Оля принесла передачу. В СИЗО СБУ передачи также были разрешены один раз в месяц. Иван Мирославович взял на себя функции заведующего хозяйством. Некоторые продукты были оставлены в камере, другие сданы в холодильник.

В пятницу после обеда был обход. Присутствовали врач, начальник спецчасти, а также начальник СИЗО полковник Петруня.

Виталию Фёдоровичу Петруне на первый взгляд было не более шестидесяти пяти лет. Он был среднего роста, худощавый, одет в гражданскую одежду — чёрный костюм, туфли, голубую рубашку и синий галстук. На его круглой, небольшой, полысевшей голове вокруг залысины на макушке было несколько прядей седых волос, зачёсанных назад. Лицо у него было гладкое, с неглубокими морщинами. Глаза его смотрели, казалось, как через стекло, сквозь тебя. А когда он с тобой разговаривал, казалось, что он разговаривает не только с тобой, но и одновременно со всеми.

Виталий Фёдорович спросил, есть ли вопросы, жалобы и заявления. Все дружно ответили, что нет. А Иван Мирославович от себя и за всех поблагодарил Петруню сразу за всё:

— Спасибо Вам, Виталий Фёдорович!

Потом задавал вопросы врач. В частности, спрашивал о самочувствии Ивана Мирославовича. Тот поблагодарил его, и дверь в камеру закрылась.

Затем была библиотека, книги из которой по заявкам выдавал тот же прапорщик Женя. Иван Мирославович посоветовал мне взять одну книгу. И когда прапорщик Женя мне эту книгу выдал и кормушка закрылась, Иван Мирославович взял книгу у меня из рук, открыл потёртую салатовую обложку и достал из бумажного карманчика библиотечный вкладыш, на котором сегодняшним числом последней была написана моя фамилия. Он перевернул вкладыш — на лицевой стороне в числе первых строчек за датой «1972» была написана фамилия Черновил (диссидент, борец за свободу Украины, депутат Верховной Рады, погибший в автокатастрофе в 1999 году). Иван Мирославович сказал, что это именно то, что он хотел мне показать, посоветовав эту книгу.