Большой вальс

Йохим не знал, сколько просидел, глядя в навсегда разделившую с дочерью дверь. Теперь уж точно - навсегда. Умерла крошечная, совсем хиленькая надежда, открыв огромную, ничем не заполняемую пустоту. Долго он жил этой надеждой, обманывая себя и мечтая, что его безответная, душераздирающая любовь к дочери будет хотя бы понята ею, а вина прощена...

"Ошибка, Пигмалион, ошибка!" - ему показалось, что он произнес эти слова вслух. Комната погрузилась в глубокие сумерки, а в кресле, небрежно развалясь, сидел маленький человек. Темный, с большой кудрявой головой и блестящими наглыми глазами - пародия на Мефистофеля, не до конца сбросившего личину пуделя.

- Простите за вторжение, профессор. Служанка впустила меня с крайней неохотой. Пришлось соврать. Ну, это неважно. Не спрашиваю, как дела. Вижу без блеска... Я встретил у дверей Антонию Браун. Знаете, это не самая благодарная ваша пациентка. Она способна прикончить вас собственными руками, если бы... если бы не известные дружеские связи... - Пришелец сделал многозначительную паузу, ожидая реплики хозяина, но Динстлер молчал.

Он уже знал наперед, что станет делать Черт, - Черт будет искушать.

- Ай, дорогой профессор! Поверьте мне(у меня, признаюсь, огромнейший опыт!), не стоит так сокрушаться из-за вздорной девчонки. Юность вспыльчива, безжалостна, но и переменчива... Понимаю, понимаю, вы натура тонкая, артистичная, склонная к сомнениям и угрызениям совести, а также к этому неистребимому заблуждению - наделять подобными же качествами окружающих. Проявите хоть чуточку здравомыслия, посмотрите на эту историю с другой стороны...

- Мне скучно. И мне противен ваш голос. Так говорят торговцы коврами на турецком рынке. Или очень фальшивые проповедники. Уходите, - без выражения, словно сам с собой, сказал Динстлер.

- Уйду, непременно уйду. Только на секундочку приоткрою вам иную дорожку - покажу цветную картинку. Как в книжке с духовными наставлениями. Под названием "Путь к спасению".

Динстлер неожиданно засмеялся. Он вспомнил брошюру "Твой ангел-хранитель", которую помогал продавать на благотворительном базаре летом 1957 года. В тот самый незабвенный август...

- У Ангела светлые глаза и большие белые крылья Он оберегает ими людские души от греховной бездны...

- Это уже теософская дискуссия. А по мне - светлые или черные глаза дело вкуса. И уж, простите, я обрисую перспективу на собственный лад: Вы забудете о своих тщетных и мелочных, в сущности, терзаниях, прекратите разыгрывать из себя неудачника. Пигмалион - драгоценность, которой пытаются завладеть очень состоятельные люди... Не надо убеждать меня в кризисе вашего метода и усталости души. Нам вовсе не важно, сколько продержится вылепленная вами маска, и что станет через годы с её владельцем. Одноразовыми шприцами работать куда удобнее - использовал и, - в корзину. Закон сангигиены - отсутствие следов и нежелательных последствий.

Давайте смотреть на вещи здраво: вы ошиблись, но ещё есть время для перемен, для пересмотра... Мы готовы платить вам очень много. Вы сможете просто-напросто купить себе привязанность любой Антонии Браун...

- Вон! - выдохнул Йохим. Воздушный поток со свистом распахнул окно, унося подхваченные с подоконника бумаги. Визитер исчез, растворился в сумерках, как и положено нечистой силе. Динстлер притворил створки, зябко запахнул ворот своей неизменной куртки и возвратился к столу.

Значит, ему нет прощения. Волна ненависти к самому себе, какой-то судорожной брезгливости захлестнула Йохима. Он чувствовал, как превращается в жуткое насекомое, омерзительное, страшное. Все, сделанное Пигмалионом, казалось до отвращения преступным. А эксперименты с собственной дочерью недопустимым смертным грехом.

"Ты права, права, моя девочка, - бубнил он себе под нос, беспорядочно открывая ящики стола и доставая какие-то бумаги. - Я - чудовище, мразь. Ты должна была растоптать меня, стереть с лица земли... Мне нет и не может быть прощения..."

Наконец он нашел и извлек из кобуры старый "Браунинг". Прикосновение холодного, тяжелого металла придало ему силы. Как некогда начинающий хирург-стажер, Динстлер вмиг рассчитал ход операции и почувствовал прилив сил от ясной и непростой цели.

"Динстлер исчезнет, но прежде он должен уничтожить Пигмалиона. Необходимо, по меньшей мере, три дня, чтобы не осталось и следа от сатанинских идей Майера и деятельности его преступного последователя. Прежде всего, ликвидировать архивы, затем виварии, лаборатории. Йохим плотно задернул на окнах шторы и разжег камин. Его знобило, будто тянуло в затылок сыростью из глубокого подземелья. Протянутые к огню пальцы, пальцы дьявольского "скульптора", чуть дрожали. А прямо под окном, среди опустевшей лужайки, одиноко трепетал на ветру выгоревший полотняный зонт и наполнялся летучим, черемуховым цветом который год пустующий, поросший сорной травой, голубой бассейн.