Хозяин не отставал, тяжело дышал, но бежал молча за Джастином дальше. Внезапно пёс замер на месте. На краю оврага, на границе рукотворного сосняка и дикого леса. Его вдруг осенило, что дальше идти нельзя. Уловил, что Большун-Шумень тут начал истаивать. Здесь пинчер стал оборачиваться собой. И... умирать. А вот этого, точно, ни к чему видеть людям, да и ему, Джастину тоже. Что-то тоскливо-колючее засосало под ложечкой, но на него сразу наложилась робкая гордость. За пинчера, а может, и за весь собачий род. Пусть уже совсем другой тропой, недоступной пока Джастину, идёт юнец. Но ведь такой упрямый, чертяка, что и Болшун-Шумень его отпустил. Малыш по-прежнему идёт за хозяйкой.
Джастин решительно продемонстрировал людям, что нет больше следа, дальше они не пойдут. И сам больше не смотрел в сторону леса, лишь послал непривычно длинную мысль собрату, не зная дойдёт ли: - "Правильно. Догонишь хозяйку. Только не рассказывай ей, чего тут Большун-Шумень натворил. Она человек - не поймёт".