Болтливой избы хозяйка 2

Степка села на пол, обхватила колени руками и затряслась в ознобе. Трясло, зуб на зуб не попадал. Пережитое, казалось, обнажило нервы наголо. Больно было думать, дышать и шевелиться. Хотелось заплакать, но не получалось. Ей бы крикнуть, да горло сдавило тисками.

— Степушка! — дверь таки распахнулась и перед ней на колени рухнул сосед. Его голос был каким-то чужим, а руки тряслись, как и у нее. Он попытался обнять ее, но она дернулась и застонала, — милая моя, родная, скажи мне, что произошло? Господи, как же ты меня перепугала!

— Хозяюшка, ты только ответь, чем обидел тебя, сквернодей эдакий? — ныла на ухо Лукерья, — в миг яво Конопатка расквасить!

— Да ничего я не делал! — гаркнул сосед, от чего Степка сжалась в клубочек и зажала уши руками, — я же сказал, ей стало плохо и она потеряла сознание! Сюда принес, думал во помочь сможете!

— Н-не… кричите… пожалуйста, — простонала она, — мне плохо…

— Степушка, что мне сделать, как спасти тебя? Ты скажи только, я все сделаю! Вызвать скорую? Или Матильду?

— Н-нет… не хочу ничего, оставь… оставь меня… — слова давались с трудом, болело все тело и вместе с ним душа.

— Н-но… нет, не проси, я не уйду! Где болит? Я ведь чувствую все, с тобой произошло что-то плохое!

— Не могу… говорить сейчас… — от усилия из глаз выступили слезы и голова разболелась еще больше.

— На Поляну ей надобно! — заявила Лукерья, — неси ее, черт веревошный, на Поляну, токмо там полегчает!

Петру два раза повторять не пришлось. Он подхватил женщину на руки, завернул в тот же плед и вышел из дому. Его колотило от страха. Да он впервые в жизни подобный ужас испытал, а в ней довелось повидать всякое. От волнения шептал какую-то ерунду, уткнувшись носом в макушку.

— Все хорошо будет, как я сразу про Поляну не подумал, ведь слышал, что это ваша священная зона… Ох, Степушка, что же ты так пугаешь меня? Мне показалось, ты умерла!

— Так… и было…

— Что? — он даже остановился, решив, что послышалось.

— П-потом, Петя… потом расскажу все…

— Бред какой-то, ничего не понимаю. У тебя телефон трезвонил, я краем глаза видел, все наши один за одним наяривали… О, а вот и они!

И вправду, навстречу Петру бежал Никита. Спортивная куртка расстегнута, волосы взлохмачены, в глазах тревога. За ним, сталкиваясь друг с другом плечами, скользя на заледеневшей дорожке, спешили Грозный и участковый. Славик вообще был в одной форме, где-то по пути потеряв верхнюю одежду. Видимо они подъехали на машинах, но не найдя ее дома, обогнув село с другого боку, спешили на встречу со стороны реки.

— Что с ней? — выкрикнул мэр и попытался забрать Слагалицу из рук военного. Петр прижал крепче к себе и грубовато ответил:

— Не знаю я! Внезапно потеряла сознание, билась в агонии, кричала. А когда пришла в себя, закрылась в ванной. Кажется, ее рвало. Теперь говорить не может. Доможилы сказали, нужно на Поляну срочно нести…

— Давай мне! — велел Никита, — я понесу!

— Я и сам могу понести! Отойди! — отрезал Петр.

— Ты сам уже дел наворотил! — напал на него Антон, тяжело дыша после перенесенной болезни.

— Петр Ильич, — подключился Славик, — правда, устал, отдай нам, мы донесем!

— А ну прочь с дороги, щенки! — рявкнул сосед, выйдя из себя. Оттолкнул плечом Никиту и поспешил вниз, к речке.

— М-мальчики, — слабым голосом промолвила Степка, — Петр… ни в чем… не виноват…

Добрались до Поляны быстро. Никита, Антон и Славик, больше не делали попыток забрать у Петра его ношу, но злобно пыхтели в спину, сверля колючим взглядом. У старого дуба сосед бережно опустил женщину на ноги, подоткнув одеяло. Дальше ей пришлось самой. Слагалица собрала жалкие остатки силы, облокотилась спиной на дерево и посмотрела на мужчин. Выглядели они плохо. Так, словно только что вернулись с ее похорон.

— М-мальчики… я… вернусь и объясню… но… не волнуйтесь вы… это просто видение было…

— Амазонка, я с тобой пойду! — заявил Грозный и даже за руку схватил. Степка отдернула ее. Хотелось как можно меньше прикосновений к ноющему телу.

— Нельзя, Антон! — задержал его Никита, — туда не ходят. Она сама должна.

Три круга вокруг дуба показались ей вечностью, а шаги свинцовыми. Оказавшись на родимой Полянке, она позволила себе рухнуть в теплую, влажную траву и наконец разрыдалась. Навзрыд, захлебываясь болью и горем. Плакала некрасиво, подвывая, и закашливаясь. Царапала пальцами землю, вырывая траву с корнем. Пережитое в чужом теле, никак не хотело утихать, разрывая изнутри когтями. Небольшими порциями оно выплескивалось из нее со слезами и стонами. Она повернулась на спину, лицом к яркому небу и закричала на всю силу своих легких.

Наверное она отключилась, потому, что когда пришла в себя, на улице была ночь. Доползла до ручья, зачерпнула воды, сделала несколько глотков и снова отключилась.

Приходила в себя еще несколько раз. Вокруг была то ночь, то день, то опять ночь. Она пила воду и проваливалась в сны без сновидений.