Болтливые куклы

Эти слова, сказанные вроде бы небрежно, Хекки хорошо запомнил.

Прежде мастер Хо никогда не позволял себе заметных похвал в адрес младшего ученика. Если и говорил о чем-то с одобрением, то так уравновешивал это сарказмом, что Хекки хотелось поскорей спрятаться от его пронзительных ехидных глаз.

Может быть, именно после того случая он начал как-то особенно рьяно стараться понравиться наставнику. Мог репетировать сложные движения до полного изнеможения, если видел, что мастер наблюдает за ним пристальней обычного. А еще он все чаще пускал в ход свое самое неотразимое 'оружие' — улыбку.

Первые годы, проведенные в храме, порядком отучили Хекки смотреть на людей тем самым ясным взором, которым он обладал, живя в родном доме. Некому было улыбаться… Строгие наставники и служители храма все больше глядели мимо него, не замечая незначительного малявку в темной ученической одежде. Мальчишки же в танцорской школе и вовсе воспринимали любую улыбку как проявление слабости. А быть слабаком Хекки не хотел и потому долгое время старался просто не попадаться никому лишний раз на глаза. Понадобилось немало времени, чтобы стать по-настоящему своим в их маленьком сообществе.

Но теперь он уже мог себе это позволить.

И улыбки, и шутки, и даже иллюзию слабости. Потому что невозможно так много заниматься своим телом и не научиться при этом хорошо драться.

Хекки научился. Пришлось.

Не всегда рядом были Шен или даже Зар, когда кому-то из мальчишек хотелось поверить младшего на прочность. А давать себя в обиду он не собирался. И нельзя сказать, чтобы кого-то всерьез побил (как то умудрился сделать Зар), но все же вполне доходчиво дал понять — трогать его не надо. Ничего хорошего из этого не выйдет, кроме разодранных рубашек и глубоких следов от зубов на разных частях тела. Пока Хекки был маленький, он дрался как настоящий звереныш — кусался и царапался, потому что бить как следует еще не умел. Но за годы жизни в храме всему научился. Тем более, что у мальчишек дружеские потасовки — одно из любимых развлечений, даже если никто никого специально не задирает. Это ведь только Шен далек был от подобных забав… И как он ухитрялся обойти их стороной? Будто заколдованный…

Сам Хекки не то чтобы очень уж любил махать кулаками, но определенный задор в этом находил. Особенно в те дни, когда было совсем скучно. Тем более, что его, как младшего, все равно жалели, и по-настоящему крепких синяков он никогда не получал.

Так что со временем умение улыбаться вернулось к нему в полной мере. И Хекки решил, что больше уже не позволит себе потерять это полезное качество.

Однажды он просто понял, что перестав быть невидимкой, может снова стать собой.

И первой жертвой его обаяния пал не кто иной, как мастер Хо.

Не так и много для этого понадобилось — искренне изобразить рвение в танцевальной науке да несколько раз вовремя улыбнуться. Не просто растянуть губы пошире, а вложить в это всю душу. Как если бы мастер Хо был ему роднее, чем Шен…

Эта простая магия сработала.

Она всегда срабатывала, если уж по правде говорить… исключая лишь непростой период привыкания к храмовой жизни. Но он канул в прошлое — и хвала за это всем богам!

Время летело…

Едва Хекки привык жить без Шена, как оказалось, что уже и Зар покидает танцорскую школу.

Не то, чтобы эта новость была очень огорчительной (без белого зануды явно жить веселей), но все-таки задела Хекки. Привык он к постоянным нравоучениям и ощущению защищенности, чего уж там. И когда Зар навсегда оставил покои, отведенные для обучения мальчиков, Хекки испытал особое ощущение покинутости и одиночества.

Отныне он был предоставлен сам себе. Остальные мальчишки и наставники — не в счет. Ни с кем особенно Хекки так и не сдружился, хотя со всеми ладил. И никто ему не был по-настоящему нужен…

Он все чаще думал о мире за пределами храма.

Эти мысли преследовали Хекки и во время занятий, и за едой, и тогда, когда он оставался наедине. Но особенно трудно было справляться с желанием вырваться на свободу по утрам. Потому что ночами ему снились улицы Тары — залитые светом, скрытые туманами или покрытые свежим хрустящим снегом — всегда такие манящие, живые, обещающие сотни удивительных событий и встреч.

А в десять лет так трудно устоять перед зовом приключений…

Часто, слишком часто Хекки думал о том, чтобы навсегда удрать из храма. Это было не так уж сложно. Гораздо трудней потом не оказаться вновь пленником этой святой обители… Он был достаточно наслышан о страшных наказаниях, которые могут постичь беглеца, и до дрожи в коленках боялся стать героем одной из таких историй. Известно ведь, что обычной поркой тут дело не обойдется. Могут до конца жизни сослать в храмовые подземелья — заботиться там о прокаженных (которых никто никогда не видел). Или выколоть глаза и усадить на входе — собирать милостыню… Хекки не знал, сколько правды в этих историях, но сам проверять не хотел.

От других мальчишек он не раз слышал, что есть и иные пути вырваться на свободу.

Например, очень понравиться кому-нибудь оттуда. С воли.