"Болваны"

Птицын привскочил:

- Спроси: что если ей взять с собой Верстовскую?!

- Вот Арсений интересуется... как ты смотришь на то... чтоб пригласить Верстовскую? Может, вдвоем вам будет... сподручней?

Птицын с укором покачал головой:

- Ну что за слова ты подбираешь?

- Перезвонишь ей? Сейчас перезвонишь? А-а... Потом мне? Ладно. Договорились. Жду звонка.

Лунин положил трубку.

- Что мы с ними будем делать... если они заявятся? - пожал плечами Миша.

- Трахнем! - оптимистично отрезал Птицын.

Миша скривился и чихнул.

- Вот видишь! Значит, справедливо... Будь здоров! - сказал Птицын.

- Спасибо.

Птицын начал бегать кругами по комнате. Миша знал, что у него это признак крайнего волнения. Он мельтешил перед глазами, так что утомил: Мише хотелось спать; из-за этого дурацкого Нового года у Лизы он так до конца и не выспался. Миша прикрыл веки: "Сколько же у него все-таки энергии! Позавидуешь!"

Наконец, снова зазвонил телефон. Миша снял трубку.

- Да? Она согласна? - в голосе Лунина прозвучали нотки удивления. - Что? Плохо слышно! Что ты говоришь? Без Лены не поедешь?! Понял... понял... Ну да, завтра... Разумеется... Сегодня поздновато... Часа в два? Хорошо! Подходит! Вам тогда нужно выехать часов в 12... С Ярославского. Электричка, по-моему, 12 - 02... Сейчас возьму расписание... Минутку.

Миша объяснил Лянечке, как ехать. Птицын во все время разговора по-прежнему метался по комнате.

8.

Птицын развил бурную деятельность. Он вынудил Мишу вылезти в этакий двадцатиградусный мороз на улицу, требуя показать ему все близлежащие магазины. Все они были совершенно пусты. В одном он, правда, умудрился отыскать две копченых ставриды (последние, с прилавка) и банку "Нототении", в другом - бутылку итальянского "Вермута" (всю водку и отечественный портвейн, само собой, расхватали), в третьем - хлеб. Лунин предлагал закупить еще "Завтрак туриста". Но Птицын отверг это гнусное предложение.

- Они же сюда не есть приедут! - увещевал Миша Птицына.

- Ага!.. А знаешь, как после этого вот жрать хочется?! - настаивал на своем Птицын.

- Ты по собственному опыту знаешь или по рассказам?

- Из прессы!

Он не забыл забежать в дежурную аптеку, закупил презервативы.

- Зачем они? - поинтересовался Птицын.

- Пригодятся в хозяйстве. По десять штук на брата!

- Ты умеешь ими пользоваться?

- Жизнь научит! - мечтательно отозвался Птицын. - Тяжело в ученье - легко в бою.

Лунин никак не мог понять, откуда такой энтузиазм. Всю меланхолию с Птицына как рукой сняло.

Едва надев тапочки, Птицын бросился на кухню:

- У тебя есть что-нибудь вроде скалки?

- Найдется. Тесто будешь раскатывать?

- Точно! Пироги кончаются... сделаем новую партию. Поставим тесто томить... в ванную.

Миша достал скалку из стенного шкафчика. Птицын повертел скалку в руках, придирчиво осмотрел:

- Сгодится! Подержишь? - Он торжественно вручил скалку заинтригованному Лунину.

- Двумя руками... держи... Двумя руками... крепче! Вот так!

Птицын вскрыл пакетик с презервативом и с невозмутимым видом стал натягивать его на скалку. Лунин согнулся от смеха.

- Как ты думаешь этой стороной? - деловито осведомился Птицын.

- Понятия не имею!

- Подлецы, даже инструкцию не приложили! Безобразие!

Птицын забрал скалку из Мишиных рук, гордо прошелся с ней по кухне, держа на вытянутой руке, как знамя, и пристально разглядывая.

- Знаешь, - задумчиво протянул Птицын, - такой фаллос должен принадлежать Джозефу. Однажды я лицезрел его в раздевалке бассейна "Москва". Выдающийся экземпляр!

- Действительно? - усомнился Миша.

- Истинная правда! Рабле пишет, что о фаллосе следует судить по носу. В случае с Голицыным это не проходит. У него крошечный курносый носик, а фаллос, как у коня памятника Юрию Долгорукому!

- Женщины наверняка это чувствуют... - предположил Миша.

- Наверняка! - согласился Птицын и включил кран с горячей водой.

Обнажив скалку, он бросил ее на стол. Налил воды в презерватив, после чего надул его, словно шарик, перекрутил на конце, открыл форточку и выкинул в окошко. Прислушался - никакого взрыва.

- Там, на дворе, снег! - со смехом пояснил Лунин.

- Жаль! - заметил Птицын. - Я хотел фейерверка... в первый день Нового года!

Его дурашливое настроение вдруг прошло, и он как-то сразу сник.

Они пили чай. Птицын ушел в себя и молчал. Лунин только что принял еще одну таблетку тазепама; вот почему, несмотря на мрачную меланхолию Птицына, ему было весело и уютно. Он ощущал себя в состоянии блаженной неподвижности как бы в центре шара, точнее внутри непрерывно вращающейся серебристой сферы, которая отсекала от него все неурядицы мира и человеческие несовершенства. Миша даже забыл о Лянечке и о "ворохе осенних листьев".

- Я все про своих баранов, - вдруг заговорил Птицын. - Я страшно боюсь высоты. Мне часто снится, как я падаю с верхних этажей. Помнишь мост через Москва-реку, если идти к Кремлю с Большой Ордынки? Я по мосту хожу всегда посередине, подальше от парапета. Меня тянет прыгнуть вниз. Непреодолимое желание. У меня такое ощущение... часто... что как-то раз я соблазнился - и прыгнул... Мгновенье свободного полета, а потом в лепешку. О камень... шмяк!