Бомарше

В те времена среди всех угнетенных меньшинств, быть может, самыми угнетенными были драматурги. Это не просто шутка. Театральные авторы со странной покорностью терпели власть актеров, которыевсе были деспотами. А пайщики "Комеди Франсэз" и подавно - они стали настоящими тиранами и с величественным видом без всякого зазрения совести эксплуатировали авторов. Драматурги после Филиппа Кино ценой долгих стенаний добились наконец, чтобы им платили со сбора. Великодушные актеры согласились отдавать им девятую часть прибыли, если пьеса была в пяти актах, и двенадцатую, если она была в трех актах. Теоретически это выглядело роскошным подарком, а на деле оказалось нищенской подачкой. Хитрые артисты придумывали такое понятие, как "чистый" доход. "Чистый" - это только так говорится. В "Ночи в опере" импресарио Грушо Маркс предлагает певцу подписать необычайно выгодный контракт, но, как только документ подписан, импресарио перечисляет все параграфы, уточняющие условия, всякий раз отрывая при этом кусочек контракта. В конце концов у Грушо в руке вместо роскошного документа оказывается крошечный клочок бумаги, который он и сует себе в карман. Пайщики "Комеди Франсэз" действовали точно таким же образом. С полученного сбора они прежде всего вычитали обычные постановочные расходы, огульно оцениваемые в 1200 ливров. Потом - дополнительные расходы на данную постановку, и еще стоимость годичных и пожизненных абонементов; из оставшейся же суммы вычитали стоимость билетов на кресла, которые продавались со скидкой, а кресла эти составляли целые ряды, а также принятые отчисления в пользу бедняков и, наконец, последние вычеты - то, что называлось личными расходами автора, например стакан воды, выпитый им во время репетиции, или свечи, которыми тот пользовался, исправляя свой текст, и т. д. Вот до каких мелочей доходило дело. Но и это еще не все. Кроме того, актеры решили, что, если чистый сбор случайно оказывался ниже суммы, отведенной на обычные постановочные расходы, то есть менее 1200 ливров, пьеса попадает под "особые условия" и становится собственностью труппы. Надо ли уточнять, что благодаря "случаю", который всегда улаживает подобные дела, чистый сбор весьма редко достигал суммы обычных постановочных расходов. Так как пример всегда более убедителен, чем длинное разъяснение, я расскажу, что произошло с одним модным во времена Людовика XVI автором типа Ануя или Руссена той эпохи. Звали его Луве де ла Соссей. Его комедию "День в Спарте" три дня играли с аншлагами, и Луве, который в мечтах уже видел себя богачом, попросил, чтобы с ним расплатились. Театральный кассир с обратной почтой ответил ему, что, поскольку "его Пьеса собрала за пять спектаклей 12 000 ливров, автор, исходя из условий договора о чистом сборе, должен вернуть театру 101 ливр, 8 су и 8 денье". У обреченных на нищенское существование драматургов, да и вообще всех писателей, находившихся в полной зависимости от книгоиздателей, не было другого выхода, как искать защиты и вспомоществования у каких-то влиятельных особ. Чтобы сохранить в этих условиях свободу мысли, литератор должен был обладать весьма большой смелостью. На вершине своей славы Бомарше решил, что он в силах покончить с этим печальным положением. После того как он написал власть предержащим, что, по его мнению, "лучше, чтобы писатель жил честно плодами своих признанных трудов, чем искал бы места и стипендии", он решил сражаться во имя защиты интересов драматургов и для начала обратился к герцогу де Ришелье, который как камердинер короля ведал и делами актеров. Ришелье, чтобы доставить Бомарше удовольствие, предложил ему изучить этот вопрос, начать переговоры с актерами и доложить о результатах. Мы не будем останавливаться на всех подробностях переговоров и споров автора "Севильского цирюльника" со своими исполнителями. Это подчас смахивало на трагедию, подчас на фарс. После объяснений с пайщиками, в числе которых были и его друзья, Бомарше сделал вывод, что только объединение драматургов сможет противостоять объединенным артистам. Поначалу все это казалось бесплодными мечтаниями. На первом же заседании собратья по перу переругались друг с другом и дело дошло чуть ли не до драки. Не буду вас утомлять изложением существа этих ссор. Сегодня мы сталкиваемся с тем же в наших академиях, в наших жюри и литературных салонах. Вечно обиженный, завистливый и ревнивый, писатель всегда начинает с альтернативы: "Если такой-то будет присутствовать на собрании, я не приду... Я поставлю свою подпись только при условии, что этот негодяй, X не будет подписывать". Из-за одного случайно сказанного слова он хлопает дверью. А потом пишет в газету тысячу строк, чтобы объяснить, почему он хлопнул дверью. А затем пускается во все тяжкие, чтобы эту дверь вновь перед ним открыли. Короче, полное безумие. И самое удивительное в том, что. такими пороками страдает и поведение крупных писателей. Так, например, Лагарп, приглашенный Бомарше на обед авторов, устроить который он сам же и предложил, послал за два часа до назначенного часа следующую записку: