Клавихо очень рисковал, подписывая подобный документ, поскольку из него следовало, что Лизетта была оклеветана, что, впрочем, соответствовало действительности, так как неверный жених, чтобы мотивировать свой отказ жениться на ней, распустил слух о безнравственном поведении своей невесты. Располагая этим документом, можно было не просто устроить скандал, но и обратиться в суд с требованием возмещения морального ущерба. Не исключено, что именно таковы и были намерения Бомарше, которыми он поделился с маркизом д’Оссоном, послом Людовика XV в Мадриде, но дипломат посоветовал Бомарше быть крайне осмотрительным в этом деле, поскольку, по его словам, Клавихо имел влиятельных покровителей. Задав Пьеру Огюстену несколько уточняющих вопросов, маркиз предложил ему решить дело полюбовно: к чему позорить Клавихо, если существует возможность примирения жениха и невесты, которое Бомарше мог с легкостью организовать. Трудно было не согласиться со столь разумными доводами. Мысль о примирении не давала покоя и Клавихо: пока Бомарше общался с послом в Аранхуэсе, он пришел в дом г-жи Гильбер и в присутствии свидетелей бросился к ногам сестер. Но Лизетта ничего не захотела слушать и заперлась в своей комнате, то ли от избытка скромности, то ли от избытка хитрости.
После этого визита, явившегося первым шагом к примирению, Клавихо, желая расположить к себе Бомарше, стал видеться с ним каждый день, приглашая его то туда, то сюда и уверяя в том, что очень рассчитывает на его посредничество в переговорах с Лизеттой. 25 мая Клавихо неожиданно съехал от дона Португеса под предлогом, что тот не одобрял его женитьбу, поэтому он не считал себя больше вправе оставаться под его крышей и перебрался в квартал Инвалидов. Подобная щепетильность растрогала Бомарше, а длинное письмо, полученное им от Клавихо 26 мая, в котором он уверял, что теперь действительно готов жениться на Лизетте, подкупило его еще больше. Когда Бомарше прочел это письмо сестре, та разрыдалась. Поцеловав ее, он произнес:
«Дитя мое, ты все еще любишь его и стыдишься этого, не так ли? Я вижу это. Но полно, все это нисколько не мешает тебе оставаться все той же добродетельной и замечательной девушкой, а поскольку обида твоя почти иссякла, позволь слезам прощения окончательно загасить ее».
И добавил, что французский посол советует им завершить это дело полюбовно. Клавихо, поставленный в известность о последних событиях в доме г-жи Гильбер, немедленно явился туда: в присутствии многих достойных людей он сделал Лизетте предложение и попросил ее подписать составленный им документ, представлявший собой их взаимное обязательство вступить в брак. За официальной частью последовал восхитительный вечер семейного примирения, на котором не хватало лишь несчастного Дюрана, чьи надежды на брак с Лизеттой были так легко разрушены. Около полуночи, когда спала жара, Бомарше отправился в Аранхуэс к г-ну д’Оссону с известием о восстановлении мира между женихом и невестой; он попросил французского посла представить его премьер-министру Испании маркизу Гримальди, которому кратко изложил историю своей сестры. Гримальди дал разрешение на ее брак с Клавихо и согласился принять Бомарше в один из последующих дней для обсуждения деловых предложений Пари-Дюверне.
Казалось, хитроумному Пьеру Огюстену удалось всего за неделю уладить все проблемы, во всяком случае он поспешил уведомить об этом отца восторженным письмом, на которое папаша Карон ответил следующее:
«Париж, 5 июня 1764 года.
Сколь сладостно, мой дорогой Бомарше, быть счастливым отцом сына, поступки коего так славно венчают конец моего жизненного пути! Мне уже ясно, что честь моей дорогой Лизетты спасена энергичными действиями, предпринятыми вами в ее защиту. О, друг мой, какой прекрасный свадебный подарок ей сия декларация Клавихо!..»
Увы! Радость их оказалась преждевременной, а история, которую они считали успешно завершенной, пошла по новому кругу.
Следствием примирения Лизетты с Клавихо, естественно, стала отставка Дюрана, и Бомарше задумал женить его на другой своей сестре — Тонтон, нимало не заботясь о том, что это может вызвать неудовольствие давно влюбленного в нее Жано де Мирона. Дюран согласился на замену невесты и вообще довольно легко смирился с воссоединением Лизетты и Клавихо.
Пьер Огюстен ехал из Аранхуэса в Мадрид, строя по пути хитроумные планы, а тем временем Клавихо писал ему письмо, которое тот получил по возвращении: хранитель архивов жаловался в нем, что какой-то клеветник выпустил пасквиль с целью очернить его имя, поэтому он считает целесообразным на некоторое время исчезнуть.