Бомарше

Одержав победу, Бомарше вознамерился проявить великодушие: встретившись с г-ном Гримальди, совсем по другим делам, он попросил его восстановить Клавихо в должности. По его словам, премьер-министр с возмущением отказал ему в этом, что послужило поводом для неожиданного признания Бомарше: «Бедственное положение моего врага не позволяет мне сполна насладиться счастьем благополучного завершения этого приключения».

Итак, что же следует думать обо всей этой истории, пересказывая которую, ее герой явно приукрасил? То, что Клавихо существовал, это факт: он был известным у себя на родине писателем и переводчиком Бюффона и сделал блестящую карьеру, он был главным редактором журнала «Меркюр историк э политик» и заместителем директора Королевского музея естественной истории. Не исключено, что между ним и Бомарше действительно произошла ссора, но последнего, видимо, никто в этом не винил, хотя скандал и не пошел Лизетте на пользу. Она так и не вышла замуж за Дюрана, и ее след в истории затерялся. Известно только, что Бомарше сказал об этой своей сестре: «Я стал причиной того, что она осталась в девках». Но действительно ли она осталась старой девой? Нам это представляется маловероятным, поскольку по всему было видно, что Лизетта готова была выйти замуж за первого встречного, лишь бы вырваться из опостылевшего ей дома г-жи Гильбер.

Как бы то ни было, дело Клавихо сыграло очень важную роль в жизни и творчестве Бомарше, ведь именно благодаря ему он открыл для себя Испанию.

Глава 11 КОРОЛЕВСКИЙ СВОДНИК (1764–1765)

История с Клавихо стала очень популярной еще при жизни Бомарше не только благодаря его собственному мемуару и драме Гёте, заканчивающейся вымышленной смертью испанского архивариуса, но и благодаря пьесе Марсолье «Норак и Жаволси», в которую автор включил такой диалог:

«Что скажут во Франции, когда там узнают, что Бомарше, известный до сего времени лишь своим вечным весельем и своим неизменным философским отношением к жизни, что этот самый Бомарше, способный написать и милую песенку, и озорной водевиль, и безумно смешную комедию, и трогательную драму, не трепещет перед сильными мира сего, высмеивает дураков и потешается над всем и вся…

— Скажут, — ответил Бомарше, — что любовь к литературе и удовольствиям отнюдь не исключает чувствительности ко всему, что касается чести. Да, друг мой, бывает нелишне показать некоторым людям, что тот же самый человек, которому выпало счастье развлекать публику своими произведениями и своими талантами, умеет при необходимости ответить на оскорбление и, если нужно, даже наказать за него».

Понятно, почему Бомарше нравилась эта пьеса, имевшая большой успех еще при его жизни; он ставил ее, возможно, вполне заслуженно, гораздо выше драмы Гёте.

Но оба эти произведения описывали лишь первый месяц пребывания Бомарше в Мадриде; остальная часть путешествия нашла отражение в пьесе более позднего времени, принадлежавшей перу Леона Галеви. Эта пьеса под названием «Бомарше в Мадриде» имела успех в начале царствования, Луи Филиппа. Впрочем, нет никакой необходимости обращаться к ней, чтобы восстановить жизнь Бомарше в Испании в последующие девять месяцев.

Пьер Огюстен познакомился там с испанскими обычаями, местным фольклором, театром и музыкой. «Бомарше, — писал Гюден, — был очарован дивными песнями, которые ему довелось услышать в Мадриде; однажды он попросил перевести ему слова одной из песен и был удивлен, что в них не было никакого смысла. „Совсем и не нужно, — сказали ему, — чтобы куплеты выражали какие-то мысли или что-то описывали“. Он же доказал обратное, подобрав к этой чарующей музыке французские слова, которые хоть что-то да выражали». Написанная им сегидилья, текст которой сохранился до наших дней, сразу же сделала его имя популярным в Мадриде:

Милый твой —
Недруг злой,
Клятвы все — звук пустой.
Твердит вновь и вновь
Про любовь —
То ловушки из слов
В гирляндах цветов.
Лишь вечор
Ко мне горящий взор
Устремлял Линдор,
И клялся он,
Что влюблен
Что нежной страстью опален,
Он говорил,
Он слезы лил.
Не быть жестокой он молил.
А ныне — ах!
Все клятвы — прах.
Жду в слезах.
Услышу ль твой шаг![6]

Эти простые, прелестные и изящные стихи уже были частью той неповторимой атмосферы, которая сделает бессмертными «Севильского цирюльника» и «Женитьбу Фигаро», Фигаро вполне мог бы исполнить их, подыгрывая себе на гитаре.