Бомаск

Словом, Пьеретте жилось относительно легче, чем Миньо, хотя она была куда беднее; она никогда не ездила в вагоне второго класса, никогда не видала моря, никогда не бывала в Париже, не носила шелкового белья. Четыре раза в год она ездила в Лион на собрания профсоюзных делегатов от рабочих различных предприятий АПТО и, проходя по улицам города, с любопытством рассматривала в витринах роскошных парфюмерных магазинов флакончики и баночки со всевозможными косметическими средствами, об употреблении которых она знала только со слов Маргариты; но покупала она себе самую обыкновенную губную помаду и самый обыкновенный крем в магазине стандартных цен или у парикмахера в Клюзо. Раза два она была в театре "Селестэн" на галерке. Она никогда не имела возможности "не считать деньги" - ужасное выражение! Словом, она хорошо знала бедность, ту трагическую границу, которая отделяет друг от друга социальные классы и резко разграничивает слои внутри классов. Между тем Миньо, имевший в дополнение к основному окладу наградные, прибавку за выслугу, и получивший небольшое наследство, мог иной раз позволить себе не очень "считать деньги" - то съездить на Юг, то купить хороший костюм.

Ежемесячный бюджет педагогов Жакларов, считая пособие для семейных (у них было трое детей), состоял из ста двадцати тысяч франков с лишним. Жаклары тоже были коммунистами, но по материальному своему положению они так же отличались от Пьеретты, как инженер Таллагран отличался от Нобле. Жаклары безотказно предоставляли в распоряжение партийной организации свой автомобиль, если в нем была нужда, а Пьеретта не смела и помыслить о покупке автомобиля, пока "не изменится лик земли"; но это не могло повлиять на нее, как не влияет движение в небе звезды четырнадцатой величины на устойчивость железобетонного моста. Но всякий раз, как она просила у Жакларов автомобиль для кого-либо из товарищей, она изо всех сил старалась поблагодарить Жакларов как можно "естественнее" и очень боялась "дать им почувствовать", что они люди другого круга, чем она, - характерное проявление такта рабочего человека.

Нельзя сказать, чтобы Пьеретта очень страдала от своей бедности. Именно в эту полосу жизни для неё перестали существовать вопросы личного благополучия и важнее всего сделалась общественная деятельность - она уже становилась профессиональной революционеркой, хотя очень удивилась бы, если бы ей это сказали; само выражение она узнала лишь из русских романов и себя считала бесконечно ниже испытанных борцов за рабочее дело.

После ужина, занявшего немного времени, Пьеретта стала заниматься с Красавчиком. Ученик ещё не сделал больших успехов: уроки шли нерегулярно из-за многочисленных обязанностей учительницы. Пьеретта села в плетеное кресло, он устроился напротив на деревянном стуле и, положив листок на колени, а под него картонный календарь-численник, приготовился писать. Пьеретта устроила ему диктовку на правила употребления дифтонгов - вопрос очень трудный для итальянцев, так как в итальянском языке нет таких дифтонгов.

"Кот Тити играл с котенком. Котенок прыгал, катался по полу..." диктовала Пьеретта.

- Как пишется "по полу" - вместе или отдельно? - спрашивал ученик.

- Отдельно, конечно. Мы же только что проходили.

- Верно, мадам Амабль. Зря вы на меня время тратите.

- "Кот бранил шалунишку-котишку, - продолжала Пьеретта. - Из норки выскочила мышка. Ни кот, ни котенок её не заметили..."

- При таких диктовках вы оба скоро превратитесь в полных идиотов, проворчал Миньо.

В одиннадцать часов Пьеретта отправилась спать. Она заперла дверь своей комнаты. Гости посидели ещё немного, побеседовали и пошли домой. Ключ от входной двери они оставили в ящике для писем. Клюзо был пересадочной станцией двух железнодорожных линий; не раз случалось, что кто-нибудь из работников федерации партии или департаментского Объединения профсоюзов ночью прибывал в Клюзо, и, выйдя утром из спальни, Пьеретта обнаруживала, что в смежной комнате мирно спит на диване приезжий товарищ. Ни в рабочем поселке, ни на фабрике никто не сплетничал по этому поводу. Но во многих рабочих семьях целый вечер обсуждалось то обстоятельство, что Пьеретта Амабль провела в кабинете Филиппа Летурно целых сорок минут. Ведь опыт научил людей, живущих в рабочих поселках, что надо быть бдительными и остерегаться худшей формы эксплуатации - совращения жен и дочерей трудящихся.

Как-то раз на профсоюзном собрании Пьеретта разгорячилась до того, что пригрозила пощечиной одному из выступавших ораторов, который предложил примириться с решением администрации, несправедливо уволившей работницу. После собрания старик Кювро сказал, с любопытством глядя на нее:

- Ты какая-то нервная стала за последнее время.

- Такая же, как всегда, - сухо ответила она.

- А может, причина есть? Нехорошо молодой женщине в одиночестве жить.

- Еще как хорошо быть одной! - воскликнула Пьеретта.

Прошло уже три года, как Пьеретта прогнала мужа, и она не могла нарадоваться, что ей больше не надо переносить его общество.