Бомаск

Таллагран повез обратно Летурно и Нобле на своей машине. Нобле сел рядом с инженером, а Филипп устроился на заднем сиденье. Таллагран и Нобле тут же начали оживленную беседу, а Филипп думал. Для своих снов наяву он изобрел бесшумную летательную машину, которая была чуть-чуть легче воздуха, что представляло немалые удобства для бегства. Вдруг он был сброшен с небес на землю громкими голосами своих спутников.

— …если эта реорганизация вообще еще произойдет, — сказал Нобле.

— Она непременно произойдет, — ответил Таллагран.

— Нортмер говорил, я нарочно записал его слова: «Перестройка начнется, когда будут увеличены капиталовложения…»

— Ну, если он нам так сказал, значит, решение принято.

— Вы еще молоды, а я, извините, стреляный воробей и знаю АПТО как свои пять пальцев. Не в первый раз меня приглашают для рассмотрения проекта, которому суждено мирно почивать под сукном.

— Вы, по-моему, просто мечтаете о провале реорганизации.

— Совершенно верно, мечтаю.

Филипп начал прислушиваться внимательнее. Он заметил на щеках Нобле красные пятна, как в тот вечер, когда на балу его раздразнила Натали.

— Модернизация производства бьет по вашей рутине, — сказал Таллагран.

— Обойдутся половинным составом рабочих! — проворчал Нобле. — А что прикажете делать другой половине?

— Если бы все так рассуждали, как вы, мы бы до сих нор работали на ручных станках.

— Нельзя одним росчерком пера ставить под угрозу судьбу сотен и сотен семей, — возразил Нобле. — Надо подумать, надо поискать выход… Франсуа Летурно в тысяча девятьсот тринадцатом году…

— Времена меняются, ничего не поделаешь. Уволенные рабочие устроятся в другом месте, и, в конце концов, им же самим пойдет на пользу увеличение продукции. Сейчас рабочий может купить больше рубашек, чем в те времена, когда полотно ткали вручную. Уровень жизни рабочего подымается из года в год.

— Это неверно, — заявил Нобле. — В Клюзо рабочие сейчас живут гораздо хуже, чем в начале века.

— Зато тогда они работали по двенадцать часов в сутки.

— Но все сады были обработаны уже к пятнадцатому мая. А вы посмотрите сейчас, когда мы поедем по берегу Желины, — добрая половина садов еще даже не взрыхлена.

— Что же это, по-вашему, доказывает?

— Доказывает то, что предписываемые нами темпы работы слишком велики. За восемь часов рабочий устает больше, чем раньше уставал за двенадцать. И у него не хватает сил копаться в своем саду.

— Ах, я совсем забыл! — со смехом произнес Таллагран. — Вы ведь состоите председателем Общества взаимопомощи садоводов.

— Сады кормят рабочих, считайте, наполовину, — продолжал Нобле, примерно это составляет треть их заработка на фабрике. Неужели вы думаете, что старик Летурно отвел каждому семейству сад на своих собственных землях из любви к бегониям и что АПТО только ради этого поддерживало его начинание?

— Когда они будут больше производить, они и заработают больше, и незачем будет ковырять землю на берегах Желины и попусту тратить время.

— А ведь именно из-за садов, — произнес Нобле, — у нас в последние пятнадцать лет не было серьезных стачек. Ковыряют они землю, как вы выражаетесь, потому что земля их кормит и служит им, сверх того, занятием, а раз они заняты, им не до профсоюзов. Заметьте, у нас куда больше хлопот с женщинами, чем с мужчинами, потому что женщины не занимаются садоводством.

— Сейчас, — прервал его Таллагран, — в нашем распоряжении имеются другие методы для привлечения рабочего класса. Если бы вы сами занимались спортом, вы бы лучше понимали настроения молодых рабочих.

— Вернее, молодых работниц, — сердито сказал Нобле.

Таллагран захохотал.

— Вы стареете, друг мой, — отозвался он, — и просто завидуете.

В смотровом зеркале он заметил, что Филипп прислушивается к их разговору.

— В самом деле, Летурно, — сказал инженер. — Почему бы вам не организовать футбольную команду в противовес регбистам Бриана? Как правило, наиболее смышленая часть молодежи вступает в спортивные общества. Футбольные команды — это рассадник будущих старших мастеров.

— Из всех видов спорта я интересуюсь только охотой на китов, — отрезал Филипп. И он продекламировал: — «Я зовусь Измаил. Пусть так. Несколько лет назад, не помню в точности сколько, ни гроша не имея в кармане или имея всего только грош, не ведая, чем мне заняться на этой проклятой земле, задумал я вновь пуститься в плаванье, чтобы вновь увидеть вселенную вод».

— Ах, верно, — сказал Таллагран. — Мне ведь говорили, что вы поэт. Я лично предпочитаю баскетбол.

— Баскетболисток, — язвительно заметил Нобле.

— А почему бы и нет? — возразил Таллагран. — Я мужчина и горжусь этим. А разве хорошенькой девушке повредит, если я шепну ей в уголке словечко-другое.

И он беззвучно рассмеялся.

— Я, видите ли, изобрел свой собственный способ прививать дух АПТО нашим будущим старшим мастерицам.