Бомба для дядюшки Джо

«Направляю Вам выдержки из расчётов быв. сотрудника ЛФТИ техника-лейтенанта Г.Н. Флёрова, составленные по письмам 1942 г. и выполненные им в Действующей Красной армии.

Г.Н. Флёров является одним из наиболее осведомлённых, инициативных и талантливых работников по проблеме урана в СССР. Я считаю поэтому необходимой демобилизацию его и привлечение к разработке специальных научных вопросов и, в частности, проблемы урана в СССР».

Письмо академика Иоффе возымело действие, и Флёрова демобилизовали вчистую. 20 августа 1942 года он был вновь зачислен в штат ЛФТИ.

А в это время по другую линию фронта…

Атом в Европе и Америке

В конце мая 1942 года в Берлине состоялось заседание германского Уранового союза. Для обсуждения ситуации с созданием арийской супербомбы министр вооружений и военной промышленности Альберт Шпеер вызвал к себе фельдмаршала Мильха, генерала Фромма, генерал-адмирала Ватцеля и физиков Гана и Гейзенберга.

Гейзенберг доложил, что изготовить бомбу, в принципе, возможно. Но для этого понадобится уран-235, плутоний или протактиний. Кроме того, производство нового вида оружия потребует весьма специфичной технической базы. А создана она буден не ранее, чем через два года. Столь длительный срок, объяснил Гейзенберг, связан с отсутствием необходимой поддержки урановому проекту. Кроме того, не хватает физиков-специалистов (многих учёных мобилизовали в армию). Нет также необходимого оборудования для исследований (в распоряжении немецких физиков имелся лишь один маломощный циклотрон).

Пообещав всяческую и всестороннюю поддержку со стороны властей, Шпеер спросил:

— Сколько необходимо денег для ускорения работ?

— Сорок тысяч рейхсмарок, — последовал ответ.

Названная сумма выглядела просто смехотворной. И у Шпеера возникли серьёзные сомнения относительно того, тот ли человек Гейзенберг, которому следует стоять во главе уранового проекта.

Встретившись с Гитлером, рейхсминистр вооружений подробно рассказал о тех препятствиях, что возникли на пути создания урановой бомбы, поделился своими сомнениями. Фюрер выслушал доклад спокойно. И даже успокоил Шпеера, сказав:

— Это фундаментальные исследования. На исход войны они влияния не окажут.

Через несколько дней Гитлер принял ещё одного рейхсминистра — главу почтового ведомства Вильгельма Онезорге. Министр пользовался большим уважением в нацистской партии, и фюрер благоволил своему «партайгеноссе». Онезорге сообщил Гитлеру, что и его министерство работает над созданием атомного сверхоружия. Фюрер выслушал рассказ со вниманием. Но когда Оне-зорге ушёл, с улыбкой воскликнул:

— Любопытное дело! Не кто иной, как наш главный почтмейстер обещает нам чудо-бомбу!

За океаном летом 1942 года «урановую проблему» тоже изучали с большим вниманием. 17 июня президенту Рузвельту был представлен доклад, в котором говорилось:

«… несколько килограммов урана-235 или плутония-239 представляют собой взрывчатку, эквивалентную по своей мощи нескольким тысячам тонн обычных взрывчатых веществ».

Уже на следующий день полковник американской армии Джеймс Маршалл получил приказ организовать производственную базу, на которой и предстояло приступить к созданию сверхсекретной оружейной продукции.

А в Москву (от советского резидента Шандора Радо) летели радиодонесения, в которых ядерные процессы всё ещё описывались в самых общих словах:

«Начальнику Главного разведуправления Генштаба Красной армии

Женева, 25 июня 1942 года

По вопросу расщепления ядра атома урана на Ваш запрос.

Бомбардировка урана-изотопа № 235 нейтронами даёт взрыв ядра этого атома…».

Далее следовало разъяснение, что представляет собой цепная ядерная реакция, и объяснялось, почему передаваемая информация является столь скудной:

«Ввиду большой военной важности этих опытов с самого начала в тех странах, где над ними работают, запрещено публиковать какие бы то ни было научные труды…

№ 269. «Дора»».