Бомба для дядюшки Джо

«… проблемные задачи, подобно урановой, должны быть отложены на «после» войны. Так считает академик А.Ф. Иоффе, и в этом он глубоко заблуждается, <…> мы совершаем большую ошибку, добровольно сдавая позиции. За год, за два мы отстанем настолько, что у того же академика Иоффе опустятся перед трудностями руки, когда придёт время вернуться от военного изобретательства к проблемным задачам.

Самые большие глупости делаются с самыми лучшими намерениями».

Далее Флёров как бы вскользь информировал вождя о том, что это он (вместе с Петржаком) открыл спонтанное деление урана, и что в настоящий момент «… оба сражаемся, работаем и стараемся делать это как можно лучше».

Затем автор письма энергично опровергал все упрёки тех, кто мог заподозрить его в самых обычных «шкурных» интересах:

«Ну что там волнуется Флёров? Занимался наукой, попал в армию, хочет выкарабкаться оттуда, ну и, используя уран, засыпает письмами всех и вся, неодобрительно отзывается об академиках, делая всё это из самых эгоистических личных соображений».

Подобные подозрения техник-лейтенант Флёров отвергал самым решительным образом, заявляя, что действует исключительно в интересах «уранового вопроса», который требует скорейшего решения! А раз так, то:

«… считаю необходимым для решения вопроса созыв совещания в составе академиков Иоффе, Вавилова, Хлопина, Капицы, акад. УССР Лейпунского, профессора Ландау, Алиханова, Курчатова, Арцимовича, Френкеля, Харитона, Зельдовича. Желателен также вызов К.А. Петржака.

Прошу для доклада 1 ч.30 м. Очень желательно, Иосиф Виссарионович, Ваше присутствие, явное или неявное».

И вновь во флёровском перечне «атомных экспертов» Курчатов упомянут среди прочих — восьмым по счёту! После Лейпунского и Ландау. И после Алиханова. Можно себе представить, с какими горечью и обидой годы спустя читал это письмо Игорь Курчатов!

Завершалось послание Сталину надеждой на то, что Верховный главнокомандующий к его мнению прислушается. И, бросив все свои дела, созовёт совещание, которое поможет технику-лейтенанту из Йошкар-Олы полностью посвятить себя любимому «атомному» делу:

«Вообще говоря, сейчас не время устраивать подобные научные турниры, но я лично вижу в этом единственный способ доказать свою правоту — право заниматься ураном, так как иные способы — личные переговоры с А.Ф. Иоффе, письмо к т. Кафтанову — всё это не приводит к цели, а просто замалчивается.

На письмо и 5 телеграмм т. Кафтанову ответа я не получил… Это и есть та стена молчания, которую, я надеюсь, Вы мне поможете пробить, так как это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду, когда за границей решат эту задачу».

К Сталину это письмо, конечно же, не попало. Его направили в НКВД. И лишь через какое-то время, как о том писал в своих воспоминаниях Квасников, тогдашний начальник отдела научнотехнической разведки НКВД:

«… в середине 1942 г. Берия, наконец, ознакомил Сталина с запиской, составленной мною в сентябре 1941 г. К этой записке было присовокуплено небезызвестное письмо Г.Н. Флёрова, датированное мартом 1942 г…».