Бомба для дядюшки Джо

«В расчётах Харитона и Зельдовича было, по моему предложению, принято…».

Через полстраницы Курчатов снова написал об ошибках советских теоретиков:

«… пересчёты Харитона и Зельдовича…. приводили к требованию., делавшему весьма маловероятной возможность развития лавины в уран-графитовом котле…».

И тут же следовало замечание о том, что за границей понимание этого процесса находится «… на совершенно иной стадии», а именно: «… отрицательным заключениям советских учёных… заграничная наука противопоставила… положительные заключения».

Возникает вопрос: зачем понадобилось Курчатову устраивать эту «выволочку» своим коллегам-теоретикам? Для того лишь, чтобы выгородить себя? Или для того, чтобы самому встать вровень с зарубежными учёными?

Между прочим, сама тема докладной записки вовсе не требовала подвергать подобной «экзекуции» тех, кто ошибался, тормозил и так далее. Ведь этот документ был одним из вариантов того доклада, который предстояло представить Государственному комитету обороны.

Почему «одним из»? Потому что однозначного ответа на главный вопрос («да» или «нет?»), у Курчатова всё ещё не было. Только пуск уран-графитового котла мог гарантированно ответить: возможна цепная ядерная реакция или невозможна. Но СССР не располагал необходимым количеством урана, и в записке было заявлено, что советский уран-графитовый котёл может быть пущен «только через 5 — 10лет», тогда как за границей, по мнению Курчатова, это может произойти уже «в конце 1943 — начале 1944 гг…».

Из этого делался вывод:

«Конечно, сейчас нельзя утверждать с абсолютной достоверностью, что блок приемлемых размеров из металлического эка-осмия решит задачу создания ядерной бомбы. Но с абсолютной достоверностью этого нельзя утверждать и для блока из металлического урана-235. Теоретическое же предвидение несколько более благосклонно для плутония, чем для урана-235».

Более уклончивый ответ просто трудно себе представить!

Подчёркнутое синим карандашом

4 июля 1943 года в Лабораторию № 2 поступила очередная папка из НКВД — с разведдонесениями из Америки. В папке было 286 материалов. Многим содержавшимся в них сведениям Курчатов дал очень высокую оценку:

«Содержание и объём этих работ в СССР не известен…».

«Полученные результаты в СССР совершенно неизвестны…».

«Почти каждая из этих работ представляет для нас громадный интерес…».

«Работы по этому разделу представляют для нас большой интерес.» «У нас в СССР такие сведения неизвестны…».

«В СССР эти работы не поставлены…».

И сейчас же последовали настойчивые просьбы, обращённые к разведывательным органам. Каждую фразу, к которой надо было привлечь особое внимание, Курчатов аккуратно подчёркивал:

«Получение подобных технических данных… было бы для нас очень важным».

«Было бы очень интересно узнать, какие результаты получены…» «Было бы крайне важно получить сведения о методах и результатах этого исследования».

«Естественно, что получение подобного технического материала по этой системе из Америки является крайне необходимым».

«Получение сведений о результатах этой работы… представляется для нас особенно важным».

И в этот раз Курчатов снова слегка «подставил» своих сотрудников, сообщая Первухину об их неспособности «состязаться» с зарубежными учёными: