Бомба для дядюшки Джо

Сначала было высказано предположение, что «П.Л. Капица мог бы с успехом работать над диффузионной машиной». Но тут же Курчатов вдруг «вспоминал», что «… решение этого вопроса сейчас обеспечено член-корр. АН СССР тов. И.К. Кикоиным, член-корр. АН СССР тов. И.Н. Вознесенским и академиком С.Л. Соболевым».

Иными словами, подключать к этому делу академика Капицу не представлялось возможным.

Но зачем тогда вообще было заводить разговор о диффузионной машине? Затем, чтобы предложить Петру Леонидовичу должность «консультанта по работам над диффузионной машиной». Блестящий учёный и… консультант!

Следующей задачей, которая, по мнению Курчатова, «могла бы быть поручена акад. П.Л. Капице» — это «задача промышленного получения тяжёлой воды». Но тут же следовала оговорка: «Над получением тяжёлой воды в Ла.б. № 2 АН СССР работает проф. М.О. Корниец, но ввиду сложности, срочности и важности задачи необходима независимая работа над ней ряда учёных».

Таким образом, в Лаборатории № 2 Капице предлагались роли только второго плана.

А вот И.К. Кикоину Курчатов доверял. Хотя, как мы помним, специалистом в атомных делах Исаак Константинович не являлся.

Кроме академика Капицы в курчатовском письме предлагалось привлечь «для работ по проблеме» академика А.Ф. Иоффе, известных физиков: профессоров Л.Д. Ландау, К.Д. Синельникова, А.К. Вальтера, Л.А. Арцимовича, а также академиков Н.Н. Семёнова и Несмеянова (фамилию выдающегося советского химика-органика Александра Николаевича Несмеянова Курчатов почему-то привёл без инициалов).

По поводу кандидатуры А.Ф. Иоффе в письме сказано следующее:

«Академик А.Ф. Иоффе, вице-президент АН СССР. выдающийся учёный, создатель большой школы советских физиков. В 1942 году он был привлечён как научный организатор работ над ураном, но в дальнейшем руководство было возложено на меня.

Научные интересы ак[адемика] А.Ф. Иоффе далеки от тех вопросов, которые существенны для проблемы урана, и поэтому широкое привлечение его к работе нерационально».

Иными словами, от помощи своего учителя Курчатов отказывался категорически. Предлагая ЛФТИ и его директору заняться решением «частных задач».

Подобную жёсткость курчатовской позиции, скорее всего, можно объяснить теми изменениями, что произошли к тому моменту в советском обществе. Иосиф Виссарионович Сталин, бывший нарком по делам национальностей, вдруг резко изменил своё отношение к национальному вопросу и стал поощрять настроения черносотенного толка. В стране, трубившей на весь мир о своей политике интернационализма, неожиданно возникли ростки антисемитизма.

И в атомной Лаборатории появлялись люди с шовинистическим душком. Их волновали не столько «урановые проблемы», сколько то, что «атомными делами» занимается слишком много людей еврейской национальности.

Многочисленные «сигналы» о том, что в кадровом составе ряда советских ведомств слишком завышен процент «отдельных нацменьшинств», стали поступать отовсюду. Как бы отвечая на них, в республиканские ЦК, крайкомы и обкомы был разослан документ, написанный главным партийным кадровиком страны Советов Георгием Маленковым. Этот циркуляр (его стали называть «маленковским») чётко разъяснял, на какие должности можно, а на какие нельзя назначать евреев.

Впрочем, до атомного ведомства это секретная бумага не дошла. Лаврентий Павлович не позволил. До поры до времени, разумеется. У советских физиков-ядерщиков других забот хватало.

1 декабря 1944 года генерал Махнёв докладывал Берии:

«За месяц работы над вопросами, связанными с Лабораторией № 2, я убедился, что академик Курчатов более 50 % своего времени тратит на разрешение всяких хозяйственных, в том числе мелких вопросов и мало занимается научной работой…