Бомба для дядюшки Джо

5 августа, Харитон, Зельдович и Флёров получили на комбинате № 817 две полусферы плутония для первой советской атомной бомбы.

Наконец, настал день, когда секретное «изделие» под названием «РДС-1» было готово к испытаниям. Оставалось лишь издать соответствующий приказ, который обязывал бы физиков произвести первый атомный взрыв.

Проект постановления Совмина

18 августа 1949 года генерал-майор инженерно-технической службы (он же — начальник секретариата Специального атомного комитета) Василий Алексеевич Махнёв изготовил документ особой важности. На пяти страницах. В двух экземплярах. Один предназначался товарищу Сталину, другой — товарищу Берии.

Это был проект постановления правительства СССР «О проведении испытания атомной бомбы». В нём, в частности, говорилось:

«Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Принять к сведению сообщение начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Ванникова, научного руководителя работ акад. Курчатова и главного конструктора Конструкторского бюро № 11, чл-кор. АН СССР Харитона о том, что первый экземпляр атомной бомбы с зарядом из плутония изготовлен в соответствии с научно-техническими требованиями научного руководителя работ и главного конструктора КБ-11».

Текст, прямо скажем, неожиданный. И составлен удивительно хитро.

Прежде всего, поражает, что правительству (а по-существу, самому Сталину!) докладывал не глава Спецкомитета Берия, а… вообще непонятно кто! Да и сам документ почему-то начинался с безличного оборота: «принять к сведению». А затем и вовсе шли третьестепенные фамилии: Ванников, Курчатов, Харитон.

Почему?

Кто по личному указанию вождя курировал атомный проект? Берия!

Кто являлся главой Спецкомитета? Берия!

Кто поставлял Сталину документы с просьбами утвердить чуть ли не каждый вздох и каждый шаг учёных, инженеров и их охранников? Опять же Берия!

А теперь о столь важном (если не сказать, эпохальном) событии вождя ставили в известность третьестепенные лица: главный атомный «хозяйственник» и два физика, приближенные к власти не за их дела, а за обещания (то есть как бы обласканные авансом)! Вместо того чтобы торжественно рапортовать руководителю страны, эти люди уныло и буднично «сообщали». А вождь должен был это «сообщение» так же уныло и буднично «принять к сведению».

Другая «хитрость» этого странного документа заключалась в том, что главный атомный «хозяйственник» оказывался и главным отвечающим. За всё! В случае чего. Он и двое упомянутых вместе с ним физиков в ранге академика и члена-корреспондента.

И ещё на одну деталь стоит обратить внимание.

Рукою генерала Махнёва, сочинявшего этот документ, вне всяких сомнений, «водил» Берия. А уж ему-то лучше всех остальных было известно, что советскую атомную бомбу изготовили по чертежам, добытым советскими разведчиками. И что она являлась точной копией устройства, сброшенного американцами на Нагасаки. Обо всём этом Берия знал лучше всех других! И, тем не менее, в проекте постановления безапелляционно утверждалось, что советская атомная бомба создана «в соответствии с научно-техническими требованиями» Курчатова и Харитона.

Впрочем, этот словесный оборот можно было истолковать и иначе: кто «требования» выдвигал, тем за бомбу и отвечать!

Да и составлен текст документа был так, словно сама инициатива проведения атомного взрыва исходила от физиков, создавших это «изделие»:

«Принять предложение акад. Курчатова и чл. — кор. АН СССР Хармтона о проведении испытания первого экземпляра атомной бомбы…».

Таким образом, взрывать грозное устройство предлагал не главный куратор Берия и даже не главный «хозяйственник» Ванников! Взрыва требовали «академик» и «член-корреспондент». Стало быть, им и отвечать за ход эксперимента:

«4. Назначить научным руководителем испытания акад. Курчатова, заместителем научного руководителя испытания (по конструкторским и научным вопросам испытания) чл. — кор. АН СССР Харитона…».