– Вези меня к жене, старина, – попросил Платон и вскочил в седло.
Проскакав по широкой дуге, Гермес, вылетел со двора и свернул на липовую аллею. Миновав овраг, они взяли левее и, объезжая сжатые поля, направились к темнеющему на горизонте перелеску. Платон не погонял коня, но тот (видно, чувствовал) сам рвался изо всех сил. Наконец они свернули на просеку и вскоре остановились у шахты. Здесь оказалось на удивление тихо. У коновязи ожидали седоков три лошади, а у платформы, где обычно выгружали соль, беседовали Марфа и Татаринов. Услышав стук копыт, оба управляющих обернулись. Татаринов приветственно помахал князю рукой, а Марфа даже сделала что-то вроде книксена.
– Добрый вечер! – крикнул Платон, он спрыгнул с коня и подошёл к управляющим. – А где княгиня?
– Она, ваша светлость, за щенком спустилась, – объяснил Татаринов. – Мальчишка, который за ним смотрит, вновь упустил собаку, вот Ричи и прибежал за хозяйкой. Он её по запаху всегда находит. Я предлагал поймать щенка, да Вера Александровна говорит, что он мне в руки не дастся.
– Понятно, – кивнул Горчаков и, посмотрев на большое чугунное кольцо с ключами в руках у Марфы, уточнил: – Это от здешних дверей?
– Да, но нужно только замкнуть спуск в шахту. Кладовки и сараи уже заперты, завтра здесь никого не будет, все работают в поле.
– Оставьте мне ключи, а сами езжайте отдыхать, – предложил Платон. – Я спущусь за Верой и помогу ей, а потом мы вместе вернёмся в Хвастовичи. Когда своих коней забирать будете, Гермеса привяжите, пожалуйста, рядом с Ночкой.
– Хорошо, – метнув выразительный взгляд на Татаринова, с готовностью согласилась Марфа. Управляющий тоже сообразил, что к чему. Он тут же забрал из рук князя повод и повёл Гермеса к коновязи. Платон уточнил у Марфы:
– Фонарь там есть?
– Даже два: большой – на шесть свечей – внизу в первой камере у лестницы стоит, а ручной Вера Александровна с собой взяла.
Платон подошёл к жерлу шахты. Теперь вход в неё был защищён высоким навесом, всю землю вокруг забрали дощатым настилом, а в тёмную глубину убегала крепкая лестница с перилами из тонкого бруса.
– Умница моя, – пробормотал Платон. Деловой хваткой жены он откровенно гордился.
Горчаков спустился вниз. Тяжелый кованый фонарь у подножья лестницы освещал большую камеру с сероватыми стенами. Три туннеля, как чёрные кляксы, распахнули свои зевы в разных её концах. Платон вгляделся во тьму – искал огонек фонаря, однако не преуспел.
– Велл!.. – закричал он. – Ты где?
Из левого туннеля донесся лай собаки. Ну, хоть что-то…
Вынув из большого фонаря одну свечу, Платон шагнул к левому туннелю и вдруг почувствовал под ногой что-то мягкое. Он пригляделся. У стены лежал кусок жареного цыпленка. Две толстенькие ножки и остаток хребта расплющились под его сапогом, а верхней части у цыплёнка не было.
«Ричи откусил», – определил Платон и улыбнулся. Хотя, если честно, это было странно. Кто же в шахте жареными цыплятами разбрасывается? Явно не мужики!
Горчаков уже хотел свернуть в туннель, когда над его головой что-то зашипело, а потом затрещало. Платон поднял голову и ужаснулся: выскочив из туннеля и огибая камеру с двух сторон, вдоль потолка змеились струи огня. Пламя искрило и плевалось. Такое Платон видел не раз, да только это всегда было на войне. Так по запалу к пороховым зарядам бежал огонь.
– Кто здесь? – раздался голос жены, она оказалась совсем рядом.
– Велл, беги! – закричал Платон и кинулся в туннель.
Свеча в фонаре подсвечивала силуэт идущей ему навстречу женщины. Та вела на поводке голенастую собаку. Платону показалось, что он в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние. Он вырвал поводок из рук жены и, крепко сжав её ладонь, кинулся бежать.
– Ричи, за мной! – крикнул он на ходу, очень надеясь на сообразительность собаки.
Платон так и не понял, сколько времени они неслись в темноту – может, мгновение, а может быть, минуту. Одно он знал точно, что ещё никогда его не сковывал такой ужас. Когда за их спинами раздался страшный грохот, а с потолка посыпались куски соли, он толкнул жену на пол и, упав сверху, закрыл её своим телом. Последним, что он увидел, был выпавший из руки Веры маленький фонарь. Потом что-то ударило Платона по голове, и на него рухнула безмолвная тьма.
Глава сорок первая. Тайна старой шахты
Платону не нравилось это полотенце. Он вытирал лицо, а полотенце оказалось мокрым.
«Что за ерунда?» – рассердился он, пытаясь выбросить мерзкую тряпку, но та вновь оказалась на его лбу.