Бомба для председателя

- Я не толковал человека. Я показывал мир воров и проституток, которые жили в катакомбах Бремена и Гамбурга. Гитлеровское государство назвало это гнусной клеветой на высшую расу, а церковь назвала клеветой на человека.

- Мы не боимся правды жизни.

- Боитесь! Я показывал, как эти люди пытались приходить в церковь и как церковь их отталкивала; именно паства отталкивала их, и пастор не мог идти против паствы.

- Разумеется, не мог. Я не осуждаю вас за правду. Я осуждаю вас не за то, что вы показывали правду. Я расхожусь с вами в прогнозах на будущего человека.

- Вам не кажется, что в своих ответах вы не пастырь, а политик?

- Просто вы видите во мне только то, что укладывается в вас. Вы видите во мне политический контур, который составляет лишь одну плоскость. Точно так же, как можно увидеть в логарифмической линейке предмет для забивания гвоздей. Логарифмической линейкой можно забить гвоздь, в ней есть протяженность и известная масса. Но это тот самый вариант, при котором видишь десятую, двадцатую функцию предмета, между тем как с помощью линейки можно считать, а не только забивать гвозди.

- Пастор, я ставлю вопрос, а вы, не отвечая, забиваете в меня гвозди. Вы как-то очень ловко превращаете меня из спрашивающего в ответчика. Вы как-то сразу превращаете меня из ищущего в еретика. Почему же вы говорите, что вы - над схваткой, когда вы тоже в схватке?

- Это верно: я в схватке, и я действительно в войне, но я воюю с самой войной.

- Вы очень материалистически спорите.

- Я спорю с материалистом.

- Значит, вы можете воевать со мной моим оружием?

- Я вынужден это делать.

- Послушайте… Во имя блага вашей паствы - мне нужно, чтобы вы связались с моими друзьями. Адрес я вам дам. Я доверю вам адрес моих товарищей… Пастор, вы не предадите невинных…»

Штирлиц кончил прослушивать эту магнитофонную запись, быстро поднялся и отошел к окну, чтобы не встречаться взглядом с тем, кто вчера просил пастора о помощи, а сейчас ухмылялся, слушая свой голос, пил коньяк и жадно курил.

- С куревом у пастора было плохо? - спросил Штирлиц не оборачиваясь.

Он стоял у окна - громадного, во всю стену, - и смотрел, как вороны дрались на снегу из-за хлеба: здешний сторож получал двойной паек и очень любил птиц. Сторож не знал, что Штирлиц - из СД, и был твердо уверен, что коттедж принадлежит либо гомосексуалистам, либо торговым воротилам: сюда ни разу не приезжала ни одна женщина, а когда собирались мужчины, разговоры у них были тихие, еда - изысканная и первоклассное, чаще всего американское, питье.

- Да, я там замучился без курева… Старичок говорун, а мне хотелось повеситься без табака…

Агента звали Клаус. Его завербовали два года назад. Он сам шел на вербовку: бывшему корректору хотелось острых ощущений. Работал он артистично, обезоруживая собеседников искренностью и резкостью суждений. Ему позволяли говорить все, лишь бы работа была результативной и быстрой. Присматриваясь к Клаусу, Штирлиц с каждым днем их знакомства испытывал все возрастающее чувство страха.

«А может быть, он болен? - подумал однажды Штирлиц. - Жажда предательства тоже своеобразная болезнь. Занятно. Клаус полностью бьет Ломброзо1 - он страшнее всех преступников, которых я видел, а как благообразен и мил…»

Штирлиц вернулся к столику, сел напротив Клауса, улыбнулся ему.

- Ну? - спросил он. - Значит, вы убеждены, что старик наладит вам связь?

- Да, это вопрос решенный. Я больше всего люблю работать с интеллигентами и священниками. Знаете, это поразительно - наблюдать, как человек идет на гибель. Иногда мне даже хотелось сказать иному: «Стой! Глупец! Куда?!»

- Ну, это уж не стоит, - сказал Штирлиц. - Это было бы неразумно.

- У вас нет рыбных консервов? Я схожу с ума без рыбы. Фосфор, знаете ли. Требуют нервные клетки…

- Я приготовлю вам хороших рыбных консервов. Какие вы хотите?

- Я люблю в масле…

- Это я понимаю… Какого производства? Нашего или…

- «Или», - засмеялся Клаус. - Пусть это непатриотично, но я очень люблю и продукты и питье, сделанные в Америке или во Франции…

- Я приготовлю для вас ящик настоящих французских сардин. Они в оливковом масле, очень пряные… Масса фосфора… Знаете, я вчера посмотрел ваше досье…

- Дорого бы я дал за то, чтобы взглянуть на него хоть одним глазом…

- Это не так интересно, как кажется… Когда вы говорите, смеетесь, жалуетесь на боль в печени - это впечатляет, если учесть, что перед этим вы провели головоломную операцию… А в вашем досье - скучно: рапорты, донесения. Все смешалось: ваши доносы, доносы на вас… Нет, это неинтересно… Занятно другое: я подсчитал, что по вашим рапортам, благодаря вашей инициативе, было арестовано девяносто семь человек… Причем все они молчали о вас. Все без исключения. А их в гестапо довольно лихо обрабатывали…

- Зачем вы говорите мне об этом?

- Не знаю… Пытаюсь анализировать, что ли… Вам бывало больно, когда людей, дававших вам приют, потом забирали?

- А как вы думаете?

- Я не знаю.