- По-вашему, игра - это несерьезно? Игра - это самое серьезное, что есть в мире. Игра и живопись. Все остальное суетно и мелко, - ответил Черчилль. Он лежал в постели, он еще не поднялся после своего традиционного дневного сна, и поэтому настроение у него было благодушное и веселое. - Политика в таком виде, в каком мы привыкли воспринимать ее, умерла. На смену локальной политике элегантных операций в том или ином районе мира пришла глобальная политика. Это уже не своеволие личности, это уже не эгоистическая устремленность той или иной группы людей, это наука точная, как математика, и опасная, как экспериментальная радиация в медицине. Глобальная политика принесет неисчислимые трагедии малым странам; это политика поломанных интеллектов и погибших талантов. Глобальной политике будут подчинены живописцы и астрономы, лифтеры и математики, короли и гении. - Черчилль поправил плед и добавил: - Соединение в одном периоде короля и гения отнюдь не обращено против короля; противопоставление, заключенное в этом периоде, случайно, а не целенаправленно. Глобальная политика будет предполагать такие неожиданные альянсы, такие парадоксальные повороты в стратегии, что мое обращение к Сталину 22 июня 1941 года будет казаться верхом логики и последовательности. Впрочем, мое обращение было логичным, вопрос последовательности - вторичен. Главное - интересы содружества наций, все остальное будет прощено историей…
- Здравствуйте, фрау Кин, - сказал человек, склонившись к изголовью кровати.
- Здравствуйте, - ответила Кэт чуть слышно. Ей еще было трудно говорить, в голове все время шумело, каждое движение вызывало тошноту. Она успокаивалась только после кормления. Мальчик засыпал, и она забывалась вместе с ним. А когда она открывала глаза, перед тем как все снова начинало вертеться в голове и менять цвета, душная тошнота подступала к горлу. Каждый раз, увидев своего мальчика, она испытывала незнакомое ей доныне чувство. Это чувство было странным, и она не могла объяснить себе, что это такое. Все в ней смешалось - и страх, и ощущение полета, и какая-то неосознанная хвастливая гордость, и высокое, недоступное ей раньше спокойствие.
- Я хотел бы задать вам несколько вопросов, фрау Кин, - продолжал человек, - вы меня слышите?
- Да.
- Я не стану вас долго тревожить…
- Откуда вы?
- Из страховой компании…
- Моего мужа… больше нет?
- Я попросил бы вас вспомнить: когда упала бомба, где он находился?
- Он был в ванной комнате.
- У вас еще оставались брикеты? Это ведь такой дефицит! Мы у себя в компании так мерзнем…
- Он купил… несколько штук… по случаю…
- Вы не устали?
- Его… нет?
- Я принес вам печальную новость, фрау Кин. Его больше нет… Мы помогаем всем, кто пострадал во время этих варварских налетов. Какую помощь вы хотели бы получить, пока находитесь в больнице? Питанием, вероятно, вас обеспечивают, одежду мы приготовим ко времени вашего выхода - и вам, и младенцу… - Какой очаровательный карапуз… Девочка?
- Мальчик.
- Крикун?
- Нет… Я даже не слышала его голоса.
Она вдруг забеспокоилась из-за того, что ни разу не слышала голоса сына.
- Они должны часто кричать? - спросила она. - Вы не знаете?
- Мои орали ужасно, - ответил мужчина, - у меня лопались перепонки от их воплей. Но мои рождались худенькими, а ваш - богатырь. А богатыри все молчуны… Фрау Кин, простите, если вы еще не очень устали, я бы хотел спросить вас: на какую сумму было застраховано ваше имущество?
- Я не знаю… Этим занимался муж…
- И в каком отделении вы застрахованы - тоже, видимо, не помните?
- Кажется, на Кудам.
- Ага, это двадцать седьмое отделение. Уже значительно проще навести справки.
Человек записал все это в свою потрепанную книжечку; снова откашлявшись, склонился к лицу Кэт и совсем тихо сказал:
- А вот плакать и волноваться молодой маме нельзя никак. Поверьте отцу троих детей. Это все немедленно скажется на животике маленького, и вы услышите его бас. Вы не имеете права думать только о себе, это время теперь для вас кончилось раз и навсегда. Сейчас вы должны прежде всего думать о вашем карапузике…
- Я не буду, - шепнула Кэт и притронулась ледяными пальцами к его теплой, влажной руке, - спасибо вам…
- Где ваши родные? Наша компания поможет им приехать к вам. Мы оплачиваем проезд и предоставляем жилье. Конечно, вы понимаете, что гостиницы частью разбиты, а частью отданы военным. Но у нас есть частные комнаты. Ваши родные не будут на нас в обиде. Куда следует написать?
- Мои родные остались в Кенигсберге, - ответила Кэт, - я не знаю, что с ними.
- А родственники мужа? Кому сообщить о несчастье?
- Его родственники живут в Швеции. Но им писать неудобно: дядя мужа - большой друг Германии, и нас просили не писать ему… Мы посылали письма с оказией или через посольство.
- Вы не помните адрес?
В это время заплакал мальчик.
- Простите, - сказала Кэт, - я покормлю его, а после скажу вам адрес.
- Не смею мешать, - сказал человек и вышел из палаты.