Бомба из прошлого

Мы жили рядом со смертью. Наша любовь могла пережить один день или целую неделю. Мы понимали, что всех нас ждет один конец и что никто не переживет сам лагерь. Если его ликвидируют, нас никто не станет никуда перевозить. Все могло закончиться в любую секунду, и тогда нас погнали бы — испуганных, кричащих, раздетых — по Трубе, навстречу смерти. И тогда, в самый последний миг, мы, женщины, запели бы гимн и спросили бы у Бога, почему Он нас покинул.

Любовь не прибавила мне сил. Теперь мне приходилось тревожиться за другого.

Я доверилась. И, доверившись, потеряла часть силы. Мне это не нравилось, но я ничего не могла с собой поделать.

13 октября я встретила Самуила вечером, и он рассказал, что нужно делать. Еще раньше я заметила, как несколько человек выскользнули из одного из мужских бараков. Среди них были Печерский и Фельдхендлер.

Он сказал, что мне нужно раздобыть одежду потеплее и надеть ее на следующий день.

14 октября был первый день суккота, который идет за Йом Кипуром. Я была не очень сильна в вере, а в лагере она и вовсе не казалась мне чем-то важным.

Мы ходили по кругу — он в одну сторону, я в другую, — и в короткие мгновения встречи я получала от него инструкции. Он сказал, что на следующий день мне нужно держаться поближе к нему и делать то, что делает он.

Самуил ушел, а я сделала еще три круга. Я понимала, какую тайну он доверил мне.

Я прошла еще один круг. Начался дождь. Капли падали на колючую проволоку и блестели в свете прожекторов. За колючей проволокой был ров, а за рвом — минное поле. Он видел, что я отозвалась на его любовь, и сам доверился мне, хотя и не мог быть уверен, что я не пойду к Капо, украинцам или даже к эсэсовцам. Нашлись бы такие, которые бы пошли.

Все, что он сказал, могло означать только одно: попытку побега. Я не была дурой. Дураки в лагере не выживают. Но могли ли мы, безоружные и изможденные, справиться с охранниками, сломить мощь тех, кто называл себя высшей расой?

В ту ночь я не спала. А кто бы смог уснуть, зная то, что знала я? Во всем женском блоке только у меня под тюфяком лежала сломанная, высохшая, но прекрасная дикая орхидея. На следующий день мне предстояло узнать, что возможно, а что нет, и куда приводит доверие.

* * *

Кэррик ехал в машине с Ройвеном Вайсбергом, за рулем сидел парень с татуировкой на шее. Вышли у неубранной кучки прошлогодних листьев, на пересечении улиц Мила и Заменгофа. Оба автомобиля тут же умчались, но Кэррик успел заметить, с какой ненавистью взглянул на него Михаил. Лицо Иосифа Гольдмана не выражало ровным счетом ничего, и на своего спасителя он даже не посмотрел, как будто поставил на нем крест. Зачем Вайсберг привез его сюда? В чем цель предполагаемой прогулки?